С другой стороны, не опасно ли делать вывод, что люди с опухолью некоторым образом свободны от вины или что их нужно освобождать от ответственности за совершенные преступления? Человек на башне с опухолью в мозге приводит нас прямо к сути вопроса о наказуемости. Говоря юридическим языком, был ли он виновен? В какой степени виновен человек, если его мозг поврежден так, что у него нет выбора? В конце концов, все мы зависим от собственной биологии, не так ли?
Изменение мозга, изменение человека: неожиданные педофилы, магазинные воры и игроки
Случай с Уитменом не единичен. На стыке нейробиологии и юриспруденции все чаще возникают случаи, в которых фигурируют повреждения мозга. И чем дальше мы разрабатываем технологии для исследования мозга, тем больше обнаруживаем проблем.
Возьмем, например, случай сорокалетнего мужчины, которого мы назовем Алексом. Жена Алекса Джулия начала отмечать изменения в его сексуальных предпочтениях. Впервые за два десятка лет, которые она знала мужа, он проявил интерес к детской порнографии. И не легкий, а непомерный. Он тратил свое время и энергию на посещение сайтов и просмотр журналов с детской порнографией. Он приставал к девушке в массажном салоне, чего никогда раньше не делал. Это был совсем не тот человек, за которого Джулия вышла замуж, и женщина была встревожена переменами в его поведении. Одновременно Алекс жаловался на усиливающиеся головные боли. Джулия привела его к семейному доктору, а тот направил пациента к неврологу. Сканирование мозга обнаружило у Алекса большую опухоль в орбитофронтальной коре[256]. Нейрохирурги удалили опухоль, и сексуальные предпочтения Алекса вернулись к норме.
Эта история иллюстрирует очень важный момент: когда меняется биология, меняется и процесс принятия решений, и вкусы, и желания. Принципы, которые мы считаем само собой разумеющимися («я агрессивен / не агрессивен» и так далее), зависят от капризных деталей наших нейронных механизмов. Бытует мнение, что усвоение таких принципов основано на свободном выборе, но даже самое беглое рассмотрение фактов свидетельствует об ограниченности такого предположения; вскоре мы увидим и другие примеры.
Урок, вынесенный из истории Алекса, усиливается неожиданным следствием. Примерно через шесть месяцев после операции аномальное поведение стало возвращаться. Жена снова повела его по врачам. Нейрорентгенолог обнаружил, что при операции часть опухоли осталась, и она снова начала разрастаться, так что Алекс опять лег под нож. После удаления оставшейся опухоли его поведение вернулось к норме.
Внезапная педофилия Алекса иллюстрирует, что скрытые двигатели и желания могут оставаться незамеченными под нейронным аппаратом социализации. Когда в лобной доле есть отклонения, люди растормаживаются, обнаруживая наличие более неблагополучных элементов в этой нейронной демократии. Может, Алекс по своей сути педофил, просто достаточно социализированный, чтобы сопротивляться своим стремлениям? Возможно. Но прежде чем начать вешать ярлыки, учтите, что вы сами вряд ли хотите обнаружить такие чужие подпрограммы, скрывающиеся под вашей лобной корой.
Распространенный пример подобного расторможенного поведения — люди с лобно-височной деменцией — серьезным заболеванием, при котором деградируют лобная и височная доли. С потерей этой мозговой ткани больные утрачивают способность контролировать скрытые порывы. Удручая своих близких, они обнаруживают бесконечное число способов нарушать социальные нормы: красть в магазинах на виду у продавцов, раздеваться на публике, игнорировать знаки остановки, распевать песни в неподходящее время, поедать пищевые отходы, найденные в общественных мусорных контейнерах, проявлять физическую агрессию. Больные с лобно-височной деменцией обычно оказываются в зале суда, где их адвокаты, врачи и смущенные взрослые дети вынуждены объяснять судье, что в этом нарушении человек