Инкогнито

Ни отыскать, ни потерять.

А сердце все стучит, болит,

Как птица в клетке мается,

Слеза как звездочка блестит,

И по щеке все катится.

А я опять твой взгляд ловлю,

Твои глаза – два омута,

Моя душа кричит: Люблю!

Охрипшая до шепота.

И в коридорной темноте,

Наградой ожидания,

Ты прижимаешься ко мне,

Родная и желанная.

А за окном весна чудит,

Капелью нервы дергает,

И кто осудит, кто простит,

Меня так мало трогает.

Ведь для меня слились в одно,

От будущего в прошлое –

Глаза, глядящие в окно,

И губы пересохшие…

Сказоч-Ник

Автобус тряхнуло, и, оберегая цветы от повреждения, Арина прижала их к груди. Опустила лицо в душистый букет, снова ощущая, как заходится в волнении сердце. Чем ближе она подъезжала к больнице, тем больше переживала, хотя слово «переживание» даже отчасти не передавало ее ощущений. Это был страх, паника, нарастающая с каждой минутой и подстегивающая к тому, чтобы повернуть обратно.

Встреча делалась все ближе. Арина понимала ее неизбежность, и смирилась с этим, как с приговором, который вынесла себе сама. Она признается во всем, расскажет, как и почему вообще могла случиться такая невероятная ситуация, попросит прощение, а потом уедет. Но, прежде всего, убедится, что с НИМ все в порядке.

Короткий телефонный разговор мало что прояснил. Какая-то авария на производстве, в результате которой он оказался на больничной кровати. Всего лишь с переломом? Мужчина говорил вполне бодро, но Арина уловила и другие нотки, тщательно скрываемые им за привычно уверенным тоном. Усталость и боль. Вспомнилась собственная травма несколько лет назад, когда повредила запястье и пришлось несколько дней носить тугую повязку. Перелома не было, но ноющая боль долго не давала покоя и не позволяла расслабиться даже после приема лекарств. Хотя врачи и не предложили остаться в больнице, не посчитав это необходимым.

А с ним все было серьезнее. Наверняка. За то недолгое время, что ей повезло работать рядом и общаться, привыкла к его голосу и научилась улавливать оттенки. Только сейчас поняла это, когда почувствовала не озвученное, но имеющее место. И переживала за его состояние сильнее, чем за собственное разоблачение. Это уже было неважно. Игра закончилась, страсть, соединившая их тем коротким вечером, не оставила возможностей для маневров. Если и не говорить правду, продолжать общение инкогнито больше невозможно. У нее не вышло бы писать, болтать о пустяках, просто желать спокойной ночи – и вспоминать… жар его объятий, пьянящие поцелуи и ласки, которых оказалось так катастрофически мало.

Им больше не вернуться к тому, что было прежде. Нейтральной, иронично-романтической переписке, легкой и почти ни к чему не обязывающей. Это теперь прошлое, каким бы прекрасным оно ни было. А будущее более чем неясно. Что произойдет с ней после того, как закроются за спиной двери больницы, когда Арина выйдет из его палаты? Когда признается в том, что столько времени скрывала?

Впрочем, представить это было нетрудно. Она ведь и жила последние дни, больше не рассчитывая на встречи. Даже умудрялась не изнывать от тоски. Просто жить. Морщинок у глаз стало немного больше, но Арина и не ждала от отражения в зеркале каких-то чудес. Все будет хорошо. У нее есть Настя, есть замечательная подруга, жилье и работа. Что еще нужно для счастья? Претворившиеся в реальность грезы? Во сне разве что, но о том, что по утрам очень не хочется просыпаться, она не признавалась даже самой себе.

Девушка в регистратуре приветливо рассказала, как пройти в палату, подала халат и бахилы. Как будто была рада столь позднему посещению. Удивительно, ведь в памяти Арины четко отложилось, как непросто было попасть родителям к ней позже установленного для визитов времени. Ехала наугад, готовая уговаривать и просить, чтобы ее пропустили.

Других посетителей уже не было, коридоры пустовали, ей только дважды встретился кто-то из персонала Последний раз она была в больнице вместе с Аркадием, на празднике для детей. Тогда их окружала другая атмосфера – не болезни, а праздника. Теперь же пациенты, покинувшие свои палаты и вглядывающиеся в темноту за окнами, своим одиночеством делали окружающую тишину еще более удручающей.

Арина замедлила шаг. Цветы в руках благоухали, и их нежный аромат контрастировал с запахом лекарств. Счастье – в противовес боли и тоске, что окружала здесь со всех сторон. Как пришло в голову принести ему букет? С юности, еще даже со школы запомнила, что мужчинам цветы дарить не принято. Разве что гвоздики. Но их она не любила, и могла ли принести дорогому для сердца человеку то, чему не порадовалась бы сама?