Инкуб. Книга 3 (СИ)

Пышный королевский кортеж въехал в ворота Фалькхолла и располневший Эвальд Бертольд, выбравшись из кареты, по-приятельски обнял своего любимчика. Следом за ним подошёл де Ривароль, серый кардинал Эдайна. В отличие от короля он сильно похудел. Судя по благожелательному выражению на лице, глава Тайного департамента тоже был рад видеть барона де Фалька, правда, его радость носила несколько корыстный оттенок, ему не терпелось расспросить его о Ночном королевстве, с которым Эдайн недавно заключил мирный договор.

В скромной девушке, выбравшейся из кареты следом за королём, Юлиан не сразу узнал принцессу Антуанетту. Несмотря на обещание стать копией матери, красавицей её можно было назвать лишь с большой натяжкой. Но это нисколько не смущало её верного паладина приснопамятного Матрина де Труэ. Бывший храмовник перешёл в дворцовую охрану и с тех пор стал неразлучным спутником принцессы.

К великой радости юноши королевский кортеж сопровождали его сослуживцы, которых по-прежнему возглавлял Мишель де Грамон, и уж кто совсем не изменился, так это он. Во время совместной попойки капитан первым делом встал в позу и заносчиво потребовал, чтобы «щенок показал, не растерял ли он всё те умения, которые с таким трудом вколотил в него старый пёс».

Стараясь не обидеть своего наставника, юноша сдерживался изо всех сил и… перестарался. С победным выкриком де Грамон приставил шпагу к его груди, а затем подал руку и помог подняться. Расхохотавшись, они обнялись и пошли к столу — обмывать победу одного и поражение другого. Капитан даже не заметил, что глубокая царапина на его плече бесследно исчезла, причём вместе с порезом и расплывшимся кровавым пятном на рубашке.

Единственно, кому не было хода в Фалькхолл — это спутникам Юлиана, которые сопровождали его в Ночное королевство. Когда они прибыли в Эдайн в составе посольства для заключения мирного договора, он не принял ни Адлигвульфов, ни Аделию, ни Руису. Вдобавок замок окружал невидимый барьер, неодолимый для вампиров и ведьм, какой бы облик они ни приняли.

Глава 31

Юлиан пробовал закрыться и от богов, но Лазарь играючи взламывал любую его защиту, правда, всё с тем же успехом. Несмотря на все его уговоры и воззвания к разуму, сын отказывался с ним разговаривать. Однажды он появился вместе с Аспидом и тот неохотно сообщил, что девушка, скорей всего, никогда не отзовётся, поскольку девяносто девять процентов за то, что она полностью растворилась в доминирующей личности, и стала бессознательной частью его эго.

Это известие так «подбодрило» Юлиана, что он закрылся у себя и несколько дней лежал пластом, и по его лицу непрерывным потоком струились слёзы. Потому Эвальд явился как нельзя кстати. Юноша на время оживился. Но после отъезда королевского кортежа на него снова накатила чёрная тоска. Чтобы не дать ей окончательно завладеть собой, он заставлял себя заниматься делами Фалькхолла или под видом охоты носился по окрестностям. Но всё чаще и чаще он запирался у себя или в кабинете и целыми днями либо пил, либо недвижно сидел, уставившись в одну точку. И когда такое случалось, даже Вагабундо было не под силу его расшевелить и вывести из этого состояния.

Видя, что дело плохо, расстроенный Лазарь бросился за помощью к старшему брату.

Однажды, когда Юлиан прикладывался к очередной бутылке, запершись у себя в кабинете, его внимание привлекла валяющаяся на полу раскрытая тетрадь. Он решил, что это учёт хозяйственных расходов, которую ему подсунул Вагабундо — в надежде, что он снова заинтересуется замковыми делами. Юноша моргнул, чтобы сфокусировать зрение на расплывающихся предметах, и презрительно фыркнул, поняв, что ему не показалось. Кто-то невидимый писал на чистом листе бумаги, выводя буквы твёрдым мужским почерком.

«Понятно. Не мытьём, так катаньем, хотят добраться до меня. Не выйдет!» — сердито подумал он и, не удержавшись, потянулся за тетрадью. — Ну-ка, чего пишут. Наверняка, очередное утешилово типа: «Потерпи, мой мальчик, и жизнь для тебя воссияет красками».

Но невидимый собеседник не оправдал его ожиданий. Хотя послание явно предназначалось ему, оно не содержало никаких утешительных сентенций.

* * *