Но коротки были дни и ночи наши, и не смог он больше приходить ко мне, и стал жить в госпитале. Тогда стала я каждый день приходить в госпиталь к нему, но через короткое время ушел Кииоши. Утром встало черное солнце над головой моей и опалило меня, и лишилась я чувств, а когда чувства вернулись ко мне, осознала я, чрево мое лишилось плода моего, того, у кого еще не было имени. Вот стали дни мои как ночь, а слезы иссохли, и лишь дыхание мое напоминало мне, что я здесь. Невыносимо было мне, и решила я уйти к ним, к Кииоши и к тому, кто не получил имени, открыла пилюли и приняла, но стоял на пороге Кииоши, не пустил за порог, а только отстранил рукой и вымолвил: живи.
Надолго двумя ручьями вновь стали глаза мои и снова потом иссохли под черным солнцем, и вновь хотела навсегда я прекратить дыхание мое, но не отозвался Кииоши, и поняла я, потеряю его навсегда, если сотворю над собой. Стали мне приходить сны, там светило белое солнце, и, просыпаясь под черным солнцем, не понимала я, как может солнце не быть черным, хотя бы и во сне. Часто приходили сны ко мне, но не было уже там Кииоши, а был другой. Пыталась рассмотреть я его лицо, но не могла, лишь знала, что добр и светел он, как солнце на рассвете.
Одной черной ночью после дня черного солнца проснулась я, увидев впервые ясно лицо его, улыбался он мне сквозь уходящий сон мой. Как сомнамбула, поднялась я, пошла, дороги не разбирая, брела сквозь ночь и сквозь город, не помня, кто и где я, пока не очутилась в вертепе, наполненном падшими женщинами. Горечь пронзила меня, ибо вот и нашла себе место я, достойное меня, и нет оттуда выхода. Но ночь темную осветило солнце яркое, и было то не солнце, а его лицо, и не во сне, а наяву, и поняла я, что лицо то виделось мне во снах, уходя из памяти под утро, а теперь, сколько будет длиться жизнь моя, не забыть мне его лица.
Тогда снова не знала я о начале коротких счастливых дней моих, ибо он заменил мне солнце, и луну, и небо, и жизнь, и были мы одним в разных странах, городах и временах, а я купалась в солнце и небе. Но вскоре узнала я, что несвободен он и что взяла чужое, тогда устыдилась недостойного поведения своего и бежала прочь. И годами скрывалась, не смея вспомнить о днях, когда лицо его стало солнцем моим.
В последний день отчаяния, когда незаходящее за горизонт черное солнце до конца спалило мою душу, навсегда решила я прекратить дыхание мое, но снова пришел Кииоши и снова сказал: живи, и стал светом. Тогда тем же утром открылась я тому, чье лицо видела во сне, с кем была в разных странах, городах и временах и от кого бежала в смятении. Он достиг меня и увез нас вместе с той, у кого поначалу не было имени, а теперь имя ее Йоко, и начались бескрайние счастливые дни наши, и не заканчиваются они, и будут благословенны, как будешь благословенна ты, Амайя, любимая на веки вечные сестра моя.
Люблю тебя. Твоя Юкки.
Глава 16
– Сегодня занятия не будет, – приблизившись к детям, сообщил Алеко.
– А когда? – спросил Джон.
– Не сегодня, – бесцветно ответил наставник, повернулся и пошел прочь.
– Можно было ожидать, – Йоко встала с травы, насыпала в пруд рыбьего корма и снова села рядом с Джоном. – Не иначе, нагоняют торжественность момента.
– Да брось ты! День как день, ничего особенного. Не знаю, – пожал плечами Джон.
День и на самом деле был обыкновенным. С утра уроки, потом волейбол с командой соседней школы – Йоко стояла диагональной[33], Джон сидел в зале. Матч проиграли. С минимальным разрывом, но проиграли. В машине по дороге домой молчали. Пошли обедать к Кадри – и тоже молчали. После обеда надели кимоно и отправились к пруду заниматься. И вот, на тебе.
– Я знаю, почему он отменил.
– Почему, Йо-Йо?
– Они хотят, чтобы мы запомнили день.
– Зачем?
– Потому что последний день перед Посвящением.
– Да ладно! Что в нем такого? Что ты заладила – «запомнить», «последний»?!
– Джонни, другого такого у нас уже не будет. Никогда.
– Знаешь, Йо-Йо, я хочу, чтобы он быстрее прошел.
– Зачем ты всегда торопишь время?
– Хочу быстрее заняться делом! Надоело – учись, тренируйся, занимайся… Сколько можно? Я больше не ребенок!
– А мне кажется, – ответила Йоко, грызя травинку, – что они лучше знают, чем мы. И им следует довериться. Хотя бы сегодня.
У Джона пиликнул телефон. Взглянул на экран:
– Пойдем. Папа зовет.
– Переодеться надо.
– И так нормально. Неправильно заставлять его ждать.
Джон и Йоко вошли в кабинет и, подобрав ноги, сели на пол. Тогда Андрей тоже опустился на пол напротив, опершись спиной о край дивана. С полминуты молча смотрел на них, словно собираясь с мыслями, а потом тихим голосом начал.