Инквизиtor

― С шестидесятого этажа ты рухнул. Если сейчас не поможешь нам, вернуться туда не получится. Ты же адекватный, ― скулы собеседника напрягались. ― Тебя предупреждали: объект опасен и оказывает влияние на подсознание.

― Я не знаю где она. Просто исчезла, ― Мирон уверенно повторил свои слова. С пониманием, что Вадим недостаточно информирован о ситуации, Апостол ведёт свою игру.

― Ты понимаешь, я не могу тебе помочь. Зачем ты влез? Всё же шло по плану.

― Спасибо за кофе, рад был увидеть.

Глоток обжигает горло, но он рад этому. Снова жив. Мирон наслаждается своей болью. Наслаждается теплотой внутри. Она теперь свободна.

― Мирон! ― голос собеседника звенит в ушах грохочущим набатом. Ещё немного и снова нависнут взрывной волной синдромы контузии.

― Вы же сами говорили, она марсианка, ищите там.… ― перед потерей сознания в памяти только кофе, обжигающий лицо, из смятого при падении пластикового стаканчика.

Тайны Красной Планеты. Высшая Власть.

В глубоком сне он вспоминает её улыбку, беседы о флаге: ― «Голубой должен быть наверху, а разделили битвы красных с белыми». Вот у него и был голубой наверху. В стакане плескался в Федерации. Забавная она всё-таки, эта странная сумасшедшая. С копной непослушных волос, пахнущих полем из детства, с глазами, цвета майской травы. С улыбкой, ради которой он придумывал всегда новые истории. С бледной кожей, на которой проступал румянец каждый раз, когда он прикасался к ней. Его звали Мирон. Она его называла ‒ Мир. В этих буквах для него слились вся боль и отчаяние от невозможности быть её миром. От предательства и неизбежности.

Если Ангелы действительно существуют, отдал бы всё за то, чтобы она взяла его за руку и забрала с собой в тот дивный мир, о котором говорили ночами, где тихий шёпот по утрам и больше нет кошмаров пережитой войны во снах.

Вадим подошёл ближе к обездвиженному телу. Похлопал его по щекам. Постучал кулаком в металлическую дверь.

― Уносите!

***

Раскаты грома ‒ предвестники грозы. Ветер воет за окнами. Надежда Семёновна, поставив на пол ведро, громко выругалась: «Изуверы!» Смочила натруженными руками половую тряпку в ведре, намотала на швабру. Стирая с пола коридора следы крови Мирона, причитала по-женски о жестокости молодых. Выследив по бурому следу полоску крови, вытерла насухо, прислушалась к тишине за дверью. В подсобке сняла перчатки, синий рабочий халат. Покинула здание отдела. На автобусной остановке достала из кармана старый кнопочный телефон.

― Макар Сергеевич, миленький, срочно приезжайте! Они изведут Мирона до смерти. В триста пятом кабинете он.

― Надежда Семёновна, спасибо за информацию, еду.

***

Ненастье усиливалось. Апостол, сидя в своём кабинете, курил, наблюдая, как молнии за окнами разделяют небеса на части. Докурив, затушил бычок, прижав к тарелке, прокрутил со скрипом. Вернулся к записям.

Оперативник, наблюдавший за Мироном, сообщил ему, что объект не покидал свою квартиру, Инна же утверждает, что Мирон напал на неё в это время в подъезде. На записях камер видеонаблюдения у дома секретаря Мирона нет. Если Апостола и хотели выставить идиотом, то сделано это не так виртуозно, как в ситуации с крысой. Разные стили работы. Там было чётко, здесь ‒ детский сад.

Силовик никогда бы так не налажал, потому что в курсе методов оперативно-розыскных мероприятий. Пётр разделил страницу на две части, пытаясь отделить события последних месяцев по соотношению: истерия ‒ профессионализм. На теле Инны были увечья, нанесённые не женскими руками ‒ ведьм можно исключить. Остаётся только ждать. Тот, кто стоит за Мироном, ‒ появится первым, там профессионализм. А вот там, где Инна, интриги Вадима близко, и кто стоит за ними, сегодня сыт и доволен. Закурил снова. Мирон в этой ситуации ‒ наживка для сома, залёгшего на дно. Если профессионализм, то воинское братство всегда стоит за своих, и с минуты на минуту они явятся. Вадима он придержал в отделе поручением, Инна сидит дома. Одни потирают руки в предвкушении добычи, другие ‒ выйдут на тропу войны открыто.

Мужчина в брезентовом плаще, кирзовых сапогах распахнул двери кабинета. Уверенным шагом прошёл к столу, отодвинул стул. Сел, скинув мокрый капюшон с головы.

― Ну, здравствуй, брат! ― произнёс он, не успев отдышаться. ― Давно не виделись.

Долг

Пётр всматривался в лицо Макара, он так сильно напоминал ему отца, что сердце Апостола сжалось, едва сдержав слёзы, произнёс:

― И тебе не хворать, Макар. Ты по делу или заскучал?

― Без надобности к тебе бы не явился. Мирон где? ― знахарь с упрёком смотрел на брата.

Пётр взял ручку со стола написал с одной стороны записи «Макар»

― О, это многое объясняет! Я вот тут сижу, пытаюсь ребус разгадать. И никак не лезет у меня в схему эту, с какого бока ты здесь затерялся? Не уж-то зависть, братишка? ― лицо Петра постепенно серело от нахлынувших эмоций. Лопатки задёргались, оповещая близость раскрытия крыльев.