Инквизитор

Твердый, воняющим порохом ствол пистолета уперся в щеку Макара. - Стрельнешь, - прохрипел Клуша, - башку разнесу, понял? Макар с ненавистью глядел, как двигается внизу темное пятно цели. Одна короткая очередь - и Спортсмен плюхнется в снег: отбегался, парень!.. И этот говнюк пристрелит его без всяких колебаний! И никто не вякнет: любимчик Крепленого! "Мишень" добежала до автомобиля, обогнула и залегла с другой стороны. Макар поднял ствол автомата, но Клуша пистолет не убрал. На всякий случай. Оба напряженно смотрели на присыпанную снегом крышу "шестерки".

"Тихо, - подумал Ласковин. - Подозрительно тихо!" Никто не стреляет, никто не выбегает из подъезда или из подворотни, будто никому больше не нужен Андрей Ласковин. Он отключил сигнализацию и сел в машину, оставив дверцу открытой. Выждал. Странное было у Андрея ощущение: будто за ним следит злой немигающий глаз. Чужой. Ждущий. Чего только? - Ладно, - сказал вслух Андрей. - Разберемся! И повернул ключ. Стартер молчал. Не зря Зимородинский говорил Андрею, что тело у него быстрей, чем мозги. Голова еще соображала, что это стряслось с так хорошо отлаженной машиной, а тело уже вывалилось из салона и с низкого старта, по-спринтерски - прочь. А в следующую секунду тугая волна ударила в спину, сбила с ног, швырнула вперед, полуоглушенного, на выставленные руки, а еще через секунду Ласковин уже снова был на ногах и мчался по темным дворам, петляя, как заяц (хотя никто в него не стрелял), не разбирая дороги, - прочь, прочь, пока не увидел впереди, под аркой, освещенный фонарями Каменноостровский проспект. Тут силы покинули Андрея, и он, буквально упав на ствол старого тополя, прижался лбом к заледенелым трещинам коры и обмяк, глотая ледяной воздух и слушая бешеный бой сердца. - Ну, вы ответите, вы мне ответите, ответите... - бормотал он, со всхлипом втягивая режущий горло воздух. - Ответите... Окончательно Андрей пришел в себя, ощутив, как что-то теплое стекает по животу. Ощутил и сразу вспомнил короткую вспышку огня, полоснувшего по ребрам. Теперь этот огонь пылал у него в левом боку, и Андрей понял, что стоит на морозе уже довольно долго, что ранен и запросто может потерять сознание (от физической перегрузки, от потери крови), свалится в колючий снег... и тогда точно - все! "Пластырь, - подумал Ласковин. - Аптечка. Пластырь в кармане!" Да, он был там, большущий квадрат телесного цвета с предохранительной сеточкой, чтобы бактерицидная ткань не прилипала к ране. Задрав свитер и рубашку, Ласковин, кривясь от боли, нащупал оставленную пулей борозду, налепил пластырь и плотно прижал края. Пластырь тут же набух кровью, но это уже не страшно. Несколько минут - и кровотечение прекратится. Ласковин застегнул куртку и вышел на проспект. На часах 5.45. Метро уже открыто. Но метро сейчаc - перебор. Андрей вынул из бумажника банкноту в десять баксов и поднял ее в традиционном жесте. Первая же машина остановилась. - Вторая Советская, - сказал Андрей, с наслаждением падая на заднее сиденье, в теплые недра салона. - Там у меня сумка с книгами, не помешает? - заботливо спросил шофер. - Нет. Я подремлю, разбудишь, когда приедем, ладно? - Не беспокойся, - пообещал водитель, и машина мягко взяла с места.