— Этого тебе никто не скажет. Слитком много в офшорных банках. В неофшорных странах, по нашим расчетам, где-то около восьмисот миллиардов долларов.
Я присвистнул:
— Ну и ну. Наша пресса оценивала эти суммы в восемьдесят — сто миллиардов.
— Вы многого не знаете. Дело в том, что трансферт начался КПСС. Это одна часть. Ну, а при демократах качали, как вы говорите, «в два насоса».
— Но вы же можете воспрепятствовать валютной интервенции. Или откачке денег обратно в Россию.
— Это невозможно. Мы слишком поздно поняли, чем диктатура в вашей стране грозит нам. Поэтому, видимо, правительства Запада так и не прореагировали на приход диктатора. Слишком были напуганы русской мафией.
— Что ты будешь делать здесь, в Москве? — перевел я разговор на другую тему.
— Писать монографию. «Развитие российской экономики в условиях диктатуры». Кстати, экономика в России пошла в гору. Мы ожидаем, что западные инвестиции в этом году перевалят за пятьдесят миллиардов долларов. Ты будешь тесно соприкасаться с этим процессом. Я рассчитываю на твою помощь.
По дороге в офис я размышлял о том, что сообщил мне Брук. Это в целом подтверждало то, о чем говорил Николай Иванович. Правительство в период правления Ельцина не решало, что и как сделать со страной, которой оно якобы управляло. Значит, был кто-то другой.
А. Нуйкин.
«Вечерняя Москва», 10 марта 1897 г.
В принципе, тогда уже было всем ясно, что настоящие правители — это выросшие, как грибы, словно по взмаху волшебной палочки, в начале девяностых годов финансовые олигархии. Но финансовая олигархия — это, в первую очередь, конкретные люди, которые решают, какой закон ввести, какой заблокировать, кого назначить, кого снять, а кого убить. И эти люди также появились как по взмаху волшебной палочки, и не случайно. Их кто-то подбирал, причем тщательно. Всем ясно, что эту систему мог сломать только диктатор и только жесткими методами, не оглядываясь на потери.
Внезапно я почувствовал боль в затылке, затем легкую слабость, и тут же дал по тормозам, потому что с тротуара наперерез моей машине шли два мужика. Сначала мне показалось, что они «под газом», потому что, оказавшись в нескольких сантиметрах от передка машины, они как бараны уставились на капот, явно не понимая, что это такое. Я вышел наружу.
— Вам что, жить надоело?
Удивление не сходило с их физиономий. Наконец, взгляд принял осмысленное выражение. Один растерянно развел руками.
— Прости, браток. Сам не понимаю, как это получилось.
Нет, они были трезвы. Выматерив их для очистки совести, я сел в машину и поехал дальше. Головная боль прошла также внезапно, как и появилась. Однако, какое-то тревожное чувство не покидало меня. Ощущение опасности. Я утроил внимание и сбавил скорость. Выезжая на Тверскую, я увидел автомобильную аварию, каких не видел ни разу в жизни. Машин двадцать, вцепились друг в друга намертво. Гаишники, машины скорой помощи, толпа зевак. На въезде гаишник жезлом направлял все машины налево. Проехав еще метров триста, я увидел еще одну аварию. Меньшего масштаба, но тоже производившую впечатление. До офиса я добирался почти час, хотя езды от «Метрополя» до моей работы было от силы минут пятнадцать.
Марина сидела за компьютером с лицом зеленоватого цвета.
— Что с тобой?
— Не знаю. Сердце что-то заломило.
— Давно?
— Минут сорок назад. Уже проходит. По-моему, магнитная буря сегодня. Уже человек пять заходили, и все таблетки от головной боли просили.
«Странно», — подумал я, но вслух ничего высказывать не стал и прошел в свой кабинет. Вельзевул бросился ко мне с радостным визгом. Рассеянно погладив пса, я сел на диван и погрузился в дремоту, из которой меня вывел Яков.
— Не спи, замерзнешь. И вообще, спать на работе в присутствии подчиненного есть признак дурного тона.
— Мы сегодня с тобой едем в клуб «Деловые люди». Начало в семь тридцать, так что домой не уезжай.