Инквизитор

Падре Гвидо еще не спал. Совершив индивидуальную вечернюю молитву, он достал из старинного деревянного секретера пергамент с латинским рукописным текстом и стал его внимательно изучать при свете трех свечей, потрескивающих в тишине кельи. В обители не было ни электричества, ни водопровода, ни средств связи. Келья отца-настоятеля почти не отличалась от жилых помещений остальных братьев. Деревянный топчан без матраца, но покрытый тонким войлоком, грубо сколоченный стол, табуретка. Единственной дополнительной мебелью были деревянный секретер и деревянное кресло, унаследованные от падре Джованни. В большом секретере хранились старинные рукописи, стопки каких-то бумаг и бухгалтерские документы общины, отражавшие ее нехитрое хозяйство: сыроварня, винокурня, небольшой виноградник да отара овец и коз.

Приняв тридцать лет назад от умиравшего Джованни обитель, падре Гвидо, бывший врач-психиатр, единственный член братства с высшим образованием, с тех пор ни разу не покинул стен монастыря, но часто получал из разных стран какие-то пакеты. Одни пакеты доставлялись по почте, другие приносили незнакомые братьям люди.

Исполняя обязанности настоятеля в строгом соответствии с уставом, написанным его предшественником, он почти все свободное время проводил в своей келье за письменным столом. Братья были уверены, что падре Гвидо излагает на бумагу мысли о конце света, внушенные ему Богом. Подтверждение своим предположениям они получали ежедневно, читая хором молитвы, сочиненные Гвидо, о спасении человечества, а также слушая его проповеди перед крестьянами, собиравшимися в обители раз в неделю. Даже привыкшие к падре монахи чувствовали, что во время проповедей какая-то невидимая сила истекает из настоятеля, особенно, когда он касался проблемы Бога и дьявола.

Гвидо отложил пергамент, закрыл глаза и принял расслабленную позу. Со стороны можно было подумать, что падре про себя молится Богу. Лицо его все больше принимало выражение не спящего, а скорее мертвого человека. В дверь постучали. Падре открыл глаза. «Войдите».

«Прошу прощения, падре», — сказал брат-привратник, приоткрыв дверь, но не входя в комнату. «Путник попросил прибежища. Я впустил его. Он ждет во дворе». «Ты правильно сделал, брат-привратник. Что же смутило тебя настолько, что ты пришел ко мне в столь поздний час?» — спокойным голосом спросил Гвидо. «Он иностранец». «Ну, так что же? Ты же знаешь, что мы даем приют всем, кто приходит». «Он назвал себя слугой дьявола».

Падре не выразил никакого удивления, по крайней мере, внешне. «Проведи его в келью каящихся. Завтра я поговорю с ним».

6. Я — ЗОМБИ?

«ГОСПОДИН ПАНШИН СООБЩАЕТ ЧИТАТЕЛЯМ ДОВОЛЬНО ДВУСМЫСЛЕННУЮ ЛЕГЕНДУ О КАКИХ-ТО „МОСКОВСКИХ ИНТЕЛЛЕКТУАЛАХ“. БУДТО БЫ СОСТАВЛЯЮЩИХ ЕДИНЫЙ КРУГ. БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ, ПЕРЕЧИСЛЕННЫХ В ЕГО СТАТЬЕ ЧУТЬ ЛИ НЕ В КАЧЕСТВЕ ЧЛЕНОВ ТАЙНОГО ОБЩЕСТВА, ЗНАКОМЫ ДРУГ С ДРУГОМ В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ ЗАОЧНО».

«Независимая газета — религии», 27 марта 1997 г.

Очнулся я внезапно. Оператор открыл «трубу-чемодан», и я вылез наружу. По телу разливалась приятная бодрость. Голова, которая с утра была как чугунная, казалось сейчас ясной, как никогда. Хотелось петь и плясать. Доктор кивком головы пригласил меня следовать за собой. Мы прошли в первую комнату, и я оделся. Затем поднялись в кабинет Эдуарда Валентиновича, где, изнывая от скуки, нас ожидал Гусенко.

— Как самочувствие? — спросил он.

Я молча показал большой палец.

— Вот видите, — удовлетворенно сказал магнат.

Я сел на стул напротив стола, за которым восседал доктор, и сразу же задал вопрос:

— Каков вердикт, доктор? Жить буду?

— Будете, — кивнул он, задумчиво глядя на меня. — Скажите, дружище, — в первый раз он употребил обращение, свидетельствующее о подобии неофициальных отношений, — вы уже имели контакты с… нетрадиционными медиками?

— Ни разу. Да и причин не было. Всегда отличался отменным здоровьем.

— А среди лиц, с которыми вы контактируете, нет специалистов в области человеческого подсознания?

— Вы имеете в виду психоаналитиков? — уточнил я.

— Не обязательно. С подсознанием работают не только психоаналитики. Любой психиатр, психолог, наконец, просто неординарный врач, не придерживающийся догматов, а стремящийся выявить причину болезни, неизменно столкнется с этой областью.

— Среди моих знакомых таковых не имеется.

— А какие-нибудь колдуны, экстрасенсы и прочая… братия, — он употребил «непарламентское выражение», как стали называть обычный мат в период демократии.

Я отрицательно покачал головой.

— Лет двадцать назад у меня был очень талантливый ассистент, — задумчиво сказал Эдуард Валентинович. — Очень талантливый. Потом наши дороги разошлись.