Инквизитор

На нашем языке это означало, что один из трех моих новых «друзей» заказал кофейню на сегодня на восемь часов. Думаю, у специалистов я пробуду не больше часа. Так что времени достаточно. Я распрощался с Николаевым и сел в «мерседес». Гусенко протянул мне руку молча, но его лицо испускало такую лучезарную улыбку, словно он узнал, что муж его любовницы уехал в длительную командировку, а жена слегла в больницу с воспалением легких.

— Куда едем? — спросил я.

— К доктору, — продолжая лучезарно улыбаться, сказал Владимир Александрович.

«Интересно, этот доктор, случайно, не с заглавной буквы пишется?» — подумал я, вспомнив разговор в клубе. Через сорок минут мы въехали на территорию какого-то учреждения, огороженную бетонным забором. В пути Гусенко старательно развлекал меня разговорами, и я был вынужден смотреть ему в лицо, что практически исключало возможность определить дорогу к доктору.

Мы прошли охрану, которая, взглянув на Гусенко, никак не прореагировала, видимо, знала его в лицо, и поднялись на третий этаж. Кабинет доктора был обставлен с пуританской скромностью.

«ПОСЛЕ НЕУДАВШЕГОСЯ АВГУСТОВСКОГО ПУТЧА 1991 ГОДА ПОСЛЕДОВАЛА ЧЕРЕДА САМОУБИЙСТВ РАБОТНИКОВ РУКОВОДЯЩИХ СТРУКТУР: МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ПУГО, МАРШАЛА АХРОМЕЕВА, УПРАВЛЯЮЩЕГО ДЕЛАМИ КПСС КРУЧИНЫ И ДРУГИХ. ИМ МНОГОЕ МОГЛО БЫТЬ ИЗВЕСТНО. БЫЛО УСТАНОВЛЕНО, ЧТО НЕКОТОРЫЕ ИЗ ЭТИХ ЛЮДЕЙ НЕПОСРЕДСТВЕННО ПЕРЕД САМОУБИЙСТВОМ СПОКОЙНО СМОТРЕЛИ ТЕЛЕВИЗОР. В ТЕ ЖЕ ДНИ ПРОИЗОШЛО ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СОВЕРШЕННО НЕОБЪЯСНИМЫХ САМОУБИЙСТВ РЯДОВЫХ ГРАЖДАН. СЛУЧАЙНОСТЬ? НЕ ИСКЛЮЧЕНО, ЧТО ПРИКАЗ СОВЕРШИТЬ САМОУБИЙСТВО ПОСТУПИЛ ЧЕРЕЗ КАКОЕ-ТО СЛОВО ИЛИ ФРАЗУ, ПРОИЗНЕСЕННЫЕ С ТЕЛЕЭКРАНА».

«Оракул», № 4, 1997 г.

За столом сидел худой, высокого роста человек лет шестидесяти. В его внешности было что-то азиатское. Татарская бородка, орлиный нос, тонкая нижняя губа. Сидел он очень ровно, словно проглотил аршин.

Встав и выйдя из-за стола, доктор протянул мне руку с тонкими, как у пианиста или хирурга, пальцами и представился: «Эдуард Валентинович». Я назвал себя.

— Кого на сей раз из страждущих друзей привез уважаемый Владимир Александрович? — спросил он низким грудным голосом. — Какие проблемы?

— Мучают головные боли, — сказал Гусенко, — а врачи ничего не находят.

Эдуард Валентинович понимающе закивал седой головой и устремил на меня взгляд выразительных карих глаз.

— Давление в порядке? Внутренние органы? — обратился он ко мне.

— Врачи ничего не находят, — развел я руками.

Он опять покивал головой. Завязалась беседа, в которой Гусенко не принимал участия. Весь его вид показывал, что это его абсолютно не интересует. Сначала он позевывал, прикрывая рот ладонью, а затем вообще достал из кейса журнал и углубился в чтение.

Беседа строилась в форме вопросов и ответов. Причем, вопросы, которые задавал мне доктор, не имели отношения к моему здоровью. Что-то знакомое показалось мне в этих вопросах. Какой цвет я люблю, а какой меня раздражает? Какие запахи приятны, а какие неприятны? И тут я вспомнил, что аналогичные вопросы мне задавал Николай Иванович во время нашей первой встречи на Разъезжей. Вспомнив это, я стал максимально осторожен. Доктор это сразу же почувствовал и был явно недоволен. Я даже почувствовал какое-то беспокойство в его голосе.

— Не закрывайтесь, — сказал он, сверля меня взглядом, от которого по телу побежали мурашки, а на глазах навертывались слезы. — Вы должны полностью расслабиться и отвечать почти машинально. Вопросы, которые я вам задаю, не требуют размышлений. Расслабьтесь, в противном случае вы можете почувствовать дурноту.

Дурноту я уже почувствовал, но не по той причине, которую имел в виду Эдуард Валентинович. Меня поразил тот факт, что все ответы, которые я давал на его вопросы, были противоположными тем, что я давал Кардиналу. Причем, я говорил абсолютно искренне и с тем, и с другим. Во мне сидел совершенно другой человек.

— Сейчас мы спустимся в специальное помещение, — сказал доктор. — Там вас продиагностируют специальной аппаратурой, а потом с помощью другой аппаратуры произведут психокоррекцию. Думаю, что ваши головные боли прекратятся.

— А если не секрет, что это за помещение? В подвале? — спросил я, изображая на лице доверчивую улыбку.

— У нас нет секретов от наших пациентов, — сказал Эдуард Валентинович. — Это помещение, экранированное от естественного геомагнитного поля планеты металлической обшивкой, а от земного электричества — бетоном и пластиком.

— Скажите, Эдуард Валентинович, я болен?