Инквизитор

Каспар принялся искать свои тапочки. Но тут грохот под ними перешел в глухой шаркающий звук, словно кто-то с большим трудом пытался перетащить мокрый ковер из одной комнаты в другую. Так что он решил не терять больше времени.

В то время как Линус с грохотом спускался по лестнице, Каспар старался не слишком шуметь – на случай, если ночной суматохе было безобидное объяснение. Но после событий последних часов ему самому в это не верилось, к тому же на последней ступени в голове у него пронеслось слово, с которым Линус его разбудил.

«Софипощь».

София… Помощь.

Он завернул за угол в темный проход и удивился, почему здесь не сработали датчики движения. Обычно потолочное освещение включалось автоматически, когда кто-то входил в коридор. Но сейчас свет проникал только из дальней комнаты, перед ее широко распахнутой дверью стоял Линус, заломив руки за голову, и сильно дрожал.

И тут, в тот самый момент, когда Каспар ощутил леденящий холод, который шел из комнаты в коридор, он сумел перевести и остаток загадочной белиберды: «Пациувать».

«Пациент. Убивать».

Он заглянул в комнату. Здесь на четвертом этаже находились «тяжелые» случаи. Интенсивная медицинская помощь. Запираемые помещения с гидравлическими кроватями и электронными приборами рядом с ночным столиком.

«София. Помощь. Пациент. Убивать».

Каспара бросило в дрожь, когда он увидел инфузионную стойку, которая, как немой слуга, стояла со свисающими катетерами рядом с пустой кроватью. Он заметил, что его дыхание превращается в пар, – потом все замедлилось. Теперь он чувствовал себя сторонним наблюдателем, который с интересом рассматривает фотоальбом, в котором нужно каждый раз перевернуть страницу, чтобы глаза передали мозгу новую жуткую картинку.

Открытое окно. Мужчина. Одна нога на батарее, другая уже снаружи. Линус, пытающийся протиснуться мимо Каспара. Искаженное в болезненной улыбке лицо мужчины, который еще раз оборачивается. Показывает на повязку на шее. Мотает головой. И бросается вниз.

В тот момент, когда снежная мгла поглотила пациента, все снова ускорилось, и первое реальное воспоминание запуталось в дырявом неводе его памяти. Каспар знал человека, который только что выпрыгнул из окна. Его лицо было знакомо ему, как и запах горелой бумаги, который снова наполнил его нос. Каспар часто видел Йонатана Брука. Последний раз несколько минут назад, незадолго до того, как Линус разбудил его. Его лицо красовалось на фотографии, которая ночь за ночью сгорала в его кошмарах на пассажирском сиденье машины.

– Что здесь происходит? – спросил он Линуса, который перегнулся через подоконник. Каспар не был уверен, трясется ли тот от холода или страха.

– Софипощьпациувать, – прозвучал привычный ответ, но Каспар не мог нигде найти врача. Что с Софией? Он не понимал ни Линуса, ни себя. Откуда он знал этого мужчину? Зачем Брук прыгнул в метель в одной тонкой больничной рубашке? И почему Линус опять с диким страхом в глазах выбегал из палаты?

Прошло довольно много времени, прежде чем он услышал ответ. Позже он не мог сказать, шумел ли кран в ванной комнате все это время. Во всяком случае, глухой неравномерный гул за дверью включился только в эту секунду.

00:34

И все равно она была прекрасна. В первый момент Каспару казалось, что он рассматривает бездушную статую, которую бесталанный, очевидно сумасшедший художник выставил в маленькой ванной комнате.

Потом он это увидел. Хотя ее лицо застыло без какого-либо выражения, а правая нога бесконтрольно дергалась в ванной, он разглядел красоту Софии, и именно поэтому смотреть на ее муки было невыносимо.

– София? – тихо позвал Каспар. Его срывающийся голос смыло вместе с шумящей струей воды в водосток. Казалось, психотерапевт не замечала ни его, ни ледяной воды, которая образовала лужу под ее ногами. – Что с вами? – почти закричал Каспар, но София даже не моргнула. Только ее голова опасно накренилась, а глаза фиксировали какую-то неведомую точку где-то за пределами облицованной плиткой стены. Белая ночная рубашка задралась, под мокрой тканью прорисовывались соски. Интимную зону едва прикрывали разорванные трусики.

– Вы меня слышите? – спросил Каспар. Он разговаривал словно с трупом. Правда, крови нигде видно не было, он не нашел никаких внешних повреждений, и София еще дышала. Но все равно казалась мертвой. Даже нога, которая периодически билась о край ванны, не была надежным признаком жизни, а напоминала последние непроизвольные судороги жертвы несчастного случая, когда связь между головным и спинным мозгом уже не действует.

Жуткая мысль пронеслась у Каспара в голове, когда он осознал параллели между его воспоминанием о маленькой девочке и ужасной действительностью в этой ванной комнате.

«Ты ведь скоро вернешься?»

«Да, не бойся».

Неожиданно его осенило, как озаглавить жуткую картину, которую выставил здесь художник-психопат: «Заживо погребенная».

Именно это описывало состояние Софии. Замурованная в собственном теле и обреченная на смерть.