Инквизитор. Книга 13. Божьим промыслом. Принцессы и замки

— А к тому, чтобы люди ваши видели, что я жена ваша, Богом данная, и чтобы уважали меня! — почти кричала Элеонора Августа, не обращая внимания на Сыча и Ёгана.

— Глупость это, — заметил барон примирительно. — Вас и так тут уважают; если кто к вам проявил неуважение или дерзок был с вами, так немедля мне скажите.

Фриц Ламме толкает Ёгана в бок: давай вставай, чего расселся, Ёган вскакивает, и они бочком, тихонечко исчезают за дверьми залы.

— Сказать вам, кто проявляет ко мне неуважение? — уже со слезами в голосе говорит баронесса. — Так скажу вам! Вы, мой господин, и проявляете неуважение ко мне.

— Ах, госпожа моя, — Волков лишь машет на жену рукой и уходит от неё, закрывая за собой дверь.

А безутешная баронесса падает на стул и, положив голову на стол, плачет навзрыд. И даже появившаяся мать Амелия первое время не может её успокоить.

* * *

Выехав со двора в своём любимом ныне синем костюме и на своём любимом вороном трёхлетке, он в дурном расположении духа немного проехал по Эшбахту. Ехал вдоль его главной дороги, вдоль трактиров и лавок, успокаиваясь понемногу. Встречные люди ему кланялись, а он их даже не знал. Кивал в ответ и вспоминал эту улицу и несколько убогих лачуг, что меньше десяти лет назад назывались Эшбахтом. Теперь, через семь месяцев, что его тут не было, он нашёл тут пару новых домов. И после этого, повернувшись к Ёгану, говорит:

— А ты знаешь сержанта Бернбахера?

— Чего-то не помню я такого, — пытается вспомнить управляющий. — Он из солдатской слободы?

— Да, он один из первых, кому я дал землю тут, он поначалу был сержантом, но после ранения стал писарем в роте Бертье.

— Не могу припомнить такого, — признается Ёган.

— Ладно, не вспоминай, не надо, просто найди его и проси быть завтра у меня после завтрака.

— Хорошо, господин.

— А ещё найди мне Ипполита, пусть тоже будет к тому же времени.

— Хорошо, господин, — повторил Ёган и, хоть это дело и не соответствовало его статусу, поехал выполнять его лично.

А барон с фон Флюгеном, Хенриком, Сычом и одним человеком Сыча повернули на восток, к Амбарам.

Волкову уже несколько дней, со встречи с Брунхильдой, не давал покоя один вопрос. Вопрос был так важен, что и ложась спать, он над ним думал, и за богатым столом, и с женою, и в дороге. Этот вопрос касался его безопасности. И он хотел знать на него ответ. И кроме Фрица Ламме, скорее всего, никто бы не смог в этом деле ему помочь. Поэтому генерал начал издали:

— Ты жену-то свою не бил, когда вернулся?

Сыч смеётся и трясёт головой:

— Не смог, экселенц. Она клялась, что не изменяла.

— Не изменяла, значит. А у тебя, значит, рука не поднялась?

— Ага, она же у меня лапочка… Так… за косу потаскал её, да и то больше для острастки, чем для наказания, — рассказывает Сыч. Как ни странно, Хенрик, обычно не интересующийся, о чём говорит сеньор со своими людьми, подъехал ближе. Стал прислушиваться. — А потом она стала меня кормить, спать укладывать, ласкать.

— Значит, размяк ты, — смеётся Волков, а потом глядит на Хенрика и говорит: — Господин Хенрик, не могли бы вы ехать чуть поодаль?

И когда первый его оруженосец отъезжает, он говорит Сычу негромко:

— Дело есть одно.

— Да уж я понял, — так же негромко отвечает ему его коннетабль. — И что это за дело?

— В Ланн надобно съездить.

— В Ланн? — настораживается Сыч. И потом добавляет: — Уж не к нашей ли родственнице?

— К ней, — говорит барон и, видя, как морщится Сыч, спрашивает: — А что, не хочется тебе в Ланн?

— В Ланн, может, и хочется… Хороший город… Вот только не люблю я эту заразу, — продолжает Сыч, — вы же знаете, экселенц… Я её всегда не любил, и она меня.

— А вот Брунхильда к ней ездила, и у них всё мило вышло, графиня ею довольна осталась.

— Так то бабы! Эта графиня наша, может, и сама такая же, — физиономия становится ещё более недовольной. Он машет рукой. — Все они отродье ведьминское.

— Тем не менее, съездить тебе придётся, тридцать талеров дам, возьми кого-нибудь себе в помощь.

— Тридцать талеров… Ну… — коннетабль чешет щетину на подбородке. Демонстрирует глубокое раздумье. — Что ж… Тридцать талеров — оно, конечно…

— Не торгуйся, — Волков прекрасно знает Сыча. Знает его манеры, да и все его фокусы. — Нет у меня сейчас больше. Да и поедешь ты туда ненадолго, на неделю или на две.

— Ну а что узнать-то надо? — нехотя соглашается коннетабль.

— Я и сам не знаю, — отвечает генерал.

Тут уже Сыч оживает, такая задача ему по вкусу: прокатись в большой красивый город за тридцать монет, узнай не пойми чего; он уже что-то прикидывает у себя в голове, и барон это замечает.

— Ты никак жену с собой намылился взять?

— Я? — удивляется Фриц Ламме, но не очень натурально. — Нет!

— Даже не думай, это не прогулка!

— Говорю же — нет, — убеждает господина Сыч.

— Пойми, балда. Дело серьёзное. Сам понимаешь, с кем дело будешь иметь.

— Да я понял, понял… Только вы хоть объясните, чего там мне узнать нужно, что выяснить, зачем еду?

И тогда Волков говорит:

— Брунхильда была у неё.

— То уж вы сказывали.