"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12 (СИ)

Как и предполагал генерал, ничего страшного в ранах отца Доменика врачи не нашли; ему зашили рассечения на голове, наложили лангеты на сломанные руку и ногу. Вымыли, напоили настоями и уложили на отличную перину возле печки. И, к удовольствию генерала, врачи, прибывшие лечить монаха, не взяли за свою работу платы. Отказались от денег. Это генералу понравилось. И дело было вовсе не в паре сэкономленных монет, дело было в настрое горожан. Ведь и доктора тоже горожане, они тоже ощущают общие настроения города. Барон поговорил с врачами и убедился, что те негодуют по поводу случившегося не менее людей простых. Они были злы на власти, как и те люди, что сейчас толпились у ворот казарм, как женщины, спрашивающие, не нужен ли отцу Доменику уход, как пекари, приносящие для него хлеб. В общем, всё шло… ну, неплохо… шло к завершению дела. И в его плане не хватало лишь последнего штриха. И он уже собирался его нанести на холст своей задумки. Завтра. И единственное, что могло разрушить его замыслы, так это быстрая реакция властей города. Бургомистру и сенаторам нужно было проявить себя, что-то показать горожанам, например, свою силу и решительность. Если бы они поймали тех, кто осквернил храм, выставили их напоказ, или ещё что-то действенное — начали, к примеру, собирать ополчение, готовиться к чему-то… но пока они лишь захватили его сержанта и очень хотели переговоров, так как снова прислали каких-то людей.

— К вам горожане, — сообщил ему сержант. -Прикажете пустить?

— Какие ещё горожане? — спросил генерал с недоумением. «Неужели уже пришли говорить об освобождении моего человека?».

Но на его вопрос дежурный сержант лишь пожал плечами:

— Не знаю, что за горожане. Просто горожане. Важные. Один из них какой-то сенатор, позабыл, как он себя назвал.

— Сенатор? — удивился Волков.

Важные, сенатор — значит, опять пришли от бургомистра. В его положении лучше было с ними вообще не встречаться. Его полный отказ разговаривать, конечно, раздражал бы городские власти, возможно, вынудил бы их делать глупости. Но больно не хотелось барону, чтобы преданный ему человек сидел в холодном подвале, и поэтому он махнул рукой и сказал:

— Ладно, давай веди этого сенатора и других людей в дежурную комнату. Приму его.

А пришедшие оказались мужи почтенные и видом, и возрастом, старейшины седобородые. И сенатор был весьма немолод, явно было ему за шестьдесят. Звали его Румгоффер, и был он сенатором от какой-то городской коммуны, про которую Волков ничего не слышал. Остальные тоже представились, все они также были людьми в городе не последними.

«Ну ясно, прислал бургомистр стариков просить отпустить чиновников, — подумал генерал, оглядывая гостей. — Чёрта с два! Нипочём не отпущу, пока не выпустят моего сержанта!».

Тем не менее, он решил с этими отцами быть вежливым и сказал:

— Уж простите, господа, но кресел, как вы видите, тут нет, и скатертей на столе тоже, живём мы по-военному, по-простому; но присаживайтесь к столу, прошу вас.

— Да, спасибо, генерал, — сказал один из пришедших.

— Лучше сидеть на простой лавке, чем стоять в наши годы, — заметил другой, и все немного посмеялись.

И когда все расселись на лавках вокруг длинного стола, Волков и спросил у них:

— Может быть, кто-то желает вина?

— Спасибо, генерал… но не за вином мы сюда пришли, — со вздохом произнёс сенатор.

— Чем же обязан вашему визиту, господа? — спросил барон, ожидая что теперь-то пришедшие и начнут просить за задержанных горожан.

Но, к своему удивлению, он ошибся, почтенные люди пришли говорить о другом.

— Событие, случившееся сегодня, весьма удручает нас, — начал один из пришедших. — Отец Доменик — и вправду истинный праведник.

— Скажу вам больше, господа, в городе вашем иных праведных пастырей я пока что и не видел, — добавил генерал. — И избивать праведника палками, как провинившегося пса, недопустимо. Как о городе вашем говорить станут?

— Плохо станут говорить, — с жаром выпалил старейший из пришедших.

— Да, да, плохо станут, — закивали головами убелённые сединами мужи, — сие недопустимо. Истинно. Истинно.

— И ведь это не первый случай! — уже с открытом упрёком воскликнул генерал. — Не первый случай, господа. Я узнал, что ещё до моего приезда пастырей истинной церкви оскорбляли, в том числе и рукоприкладством. Как же вы сие терпели?

— Не всё в наших силах, — со вздохом отвечал сенатор Румгоффер.

Сказал он это с таким сожалением, что генералу оно понравилось. Нет, не безволие этих слов, не тяжкий вздох сенатора, а прозвучавшая во фразе обида и едва ощутимое скрытое недовольство. И, уловив эти эмоции, генерал продолжил свою линию:

— Допустим, раны на теле праведного человека зарастут, он, слава Богу, оправится, а что будет с храмом поруганным?

Старики стали кряхтеть, вздыхать и переглядываться, никто из них не мог или не желал отвечать на этот вопрос, и тогда генерал снова заговорил:

— Неужто будете сносить такой прекрасный храм?