Все рухнуло. Волков это отчетливо понимал, барон никогда не выдаст свою дочь, какой бы она не была, какая бы молва за ней не ходила, за простолюдина. Да и сама Ядвига скорее с башни прыгнет, чем согласится на неравный брак. А значит, ни жены, ни приданого нет. А значит, прощай феод, мужики, дом на холме, луга и конюшня. Как он умудрился за столь короткое время разозлить двух главных сеньоров на всем верхнем правобережье? Двух герцогов, двух курфюрстов. Да уж, умудрился. Но, честно говоря, виноватым он себя не считал. И в первом случае с поединком, и во втором случае с трактиром. Он поступал честно, открыто и справедливо. И дуэлянт курфюрста Ребенрее, и сопляк из рода ростовщиков, банкиров Ренбау — оба получили того, что заслужили. Но сути это не меняло. Все рухнуло. Если бы не письмо к епископу и вексель, что лежал у него в кошельке, который оставил ему купец, да еще золото, что обещал ему барон, то хоть ложись и помирай. Теперь же он с чистой совестью мог потребовать золото у барона, так как свою часть сделки он выполнил. А прекрасная госпожа Ядвига… Ну, что ж, так навсегда и останется его мечтой. Если, конечно, не взять ее под мышку и не увести к епископу. Такая мысль то и дело посещала голову Волкова. А Еган не болтал, как обычно, ехал молча, видя, что господин черней тучи.
Так и ехали, молчали. И только когда подъезжали к Малой Рютте, солдат произнес первую фразу за всю дорогу:
— Приедем в замок — собирай вещи, запрягай телегу. Мы уезжаем.
Еган хотел было спросить: «Что, опять уезжаем?», но у него хватило ума промолчать и задать другой вопрос:
— Далеко? Корм коням брать?
— Едем в Шреенбург. Два дня пути.
— Значит, далеко, — сказал слуга.
Солдат молчал, ничего не хотел говорить, он чувствовал, что Еган его жалеет, и это было особенно неприятно. Герою и победителю вурдалака чужая жалость не к лицу. Не хотел он ничего отвечать, и видеть никого не хотел. Особенно не хотел видеть госпожу Хедвигу. Еще недавно он с важным видом стоял в ее покоях и рассказывал о скорой свадьбе. Напыщенный дурак, которого поставили на место, безродный выскочка, возомнивший о себе, как он теперь мог с ней даже взглядом встретится! Да и барона тоже он не хотел бы видеть. Получилось, что барон не смог выполнить свои обязательства. И Волкову не нужны были объяснения и упреки барона, что солдат, мол, сам во всем виноват. И всех людей, что жили в замке с их верой в него и их сочувствием. Он обошелся бы без всего этого. Сегодня он ничего не чувствовал кроме позора, а позору не нужны свидетели. Солдат надеялся, что просто заберет семь цехинов у барона и, не прощаясь ни с кем, покинет замок.
Но, как и всегда, с тех пор как он приехал в Рютте, все пошло совсем не так.
Как только он въехал в замок, к нему подбежал стражник с ворот и быстро сказал:
— Господин, дочь барона сбежала. Барон с сержантом поехали ловить, за вами собирались посылать, да видно забыли.
— Сбежала? — удивился солдат. — Когда?
— Утром на заре. Велела седлать свою лошадь, ей оседлали, и она выехала со двора, а за стеной ее ждал какой-то человек верхом.
Коннетабль сидел, какое то время молча смотрел на стражника, а потом вдруг заулыбался:
— Вот хитрая дрянь.
Он вспомнил свою последнюю встречу с госпожой Хедвигой. Вспомнил их разговор и удивился тому, как искусно она притворялась. Она уже тогда решила бежать, но вела разговоры об отдельной спальне. О Боже, какой же она была хитрой!
Делала вид, что готова к замужеству, а сама, наверное, уже планировала побег. Хитрая, хитрая тварь, ничего кроме плети не заслуживающая. Волков сжал плеть так, что костяшки пальцев побелели. Наверное, смеялась над ним про себя, и тут же говорила с ним о его хромоте и замужестве и отдельных покоях. Солдата колотило. Единственное что его немного успокаивало, так это то, что эта распутная женщина сбежала, окончательно опозорив себя, вместо того, что бы досидеть в своей башне и с радостью узнать, что Волкову отказано в рыцарском достоинстве. Да это его позабавило, чуть приподняв настроение.
— Эта распутная перехитрила сама себя, — он даже засмеялся. — И черт с ней.
— Верно, говорите, господин, на кой ляд она нам сдалась такая, — добавил Еган.
Это он сделал зря.
— Прикуси язык, олух, — сквозь зубы зашипел солдат, — иначе… — он показал слуге кулак.
Он снова попал в объятья ярости. Спрыгнув с коня, пошел в свою башню, и по стене оттуда в покои сбежавшей госпожи. Дверь была не закрыта, он вошел и с удивлением нашел там служанку госпожи Франческу. Волков был уверен, что госпожа не могла уехать без своей верной служанки, а оказалось, что могла. Второй раз за день солдат чуть-чуть порадовался. Служанка сидела у окна перед кучей платьев и другой женской одежды, она была простоволоса и растрепана, лицо ее распухло от слез, служанка тихо выла, прижимая к лицу нижнюю рубаху своей госпожи. Она бросила на вошедшего короткий взгляд, и продолжила выть. Солдат подошел к ней, крепко взял за волосы и заглянул в лицо и спросил:
— Что, кинула тебя твоя госпожа?
— Это все из-за тебя, — заорала Франческа и попыталась встать.