— Кто не захочет — заставим, — глаза председателя нехорошо блеснули. — Не вызвездил детей — не получишь справку из сельсовета. А без справки в город не попадешь. На ярмарке ничего не продашь. Ни колоска. — Гертруда показал мозолистую фигу в сторону двухэтажного дома за крепким забором без щелей. Доска к доске. Первый этаж каменный, второй деревянный. Крыша крыта листовым железом. Похоже, там жил несознательный элемент.
— Фиг тебе с маслом, а не торговля, купчина толстопузая. — Похоже, в доме под железной крышей жил идеологический оппонент, и он в одностороннем порядке продолжал неоконченный спор. — Мы тут пашем. Горбатимся. Ворочаем… Так вот звездины начнутся с утра пораньше в сельсовете. Милости просим на торжество нового духа. Пиршество революционного разума. А звездины — революционная инициация младенца. Конечно, этот обряд имеет революционный смысл. Мы противопоставляем его крещению. Не во всех деревнях и селах нашей губернии… области у председателей хватает решимости. Слабаки. Надо размыть и исковеркать старые традиции. Тысячелетиями дурили народу головы.
— Размыть и исковеркать, — эхом повторил Аким. Где-то это уже слышал? Ах да, на съезде в зимнем Петрограде.
Инквизитор вспомнил, что на Сормовском заводе постановили встречать Новый год 1 мая. Также стоило ждать «комсомольское Рождество» и «комсомольскую Пасху». На память пришел календарь, виденный им в Наркомате путей сообщения. Крупными буквами сообщалось: «Четвертый год Октябрьской революции». Ниже и мельче указывался год христианской эры. Сверху спустили указание: подлинная история человечества ведет отсчет от 7 ноября 1917 года.
Председатель продолжил, не обратив внимания на слова уполномоченного:
— Необходима серьезная и планомерная идеологическая борьба. Обряды крещения, венчания и отпевания признаны контрреволюционными. Мы их заменили на звездины и на красные свадьбы и красные похороны. Мы положили конец обряду, который веками ставил на людях клеймо «раба божьего». Надо сдвинуть беспартийные массы в сторону нового быта советской деревни. Хотя зачем я это все вам рассказываю? Придете, сами все увидите собственными глазами. Недолго осталось. Пойдемте, я покажу вам дом, где жить будете. Отдохнете с дороги, то да се. — Председатель жестом фокусника выудил из внутреннего кармана ключ, будто знал, что он сегодня пригодится. — На постой вас надо определить. Дом пустует с весны.
— А хозяева куда делись, раскулачили?
— Да нет, в нем вдова жила с тремя детишками-погодками. Муж сгинул еще на Первой мировой. Она к сестре в соседнюю деревню подалась. Вместе легче хозяйство вести, да и детвору с родней легче растить. Ей тут все равно житья не будет.
— А что так?
— Поговаривают, что она ведьма. Как у нас люди пропадать стали, так вообще проходу не давали. Раньше просто косились и за спиной шептались, а потом ворота дегтем измазали. Могли и хату ночью подпалить. У нас тут волчья стая объявилась. Совсем людей не боятся. После дождя следы лап обнаружили в самом селе. Ничего и никого не боятся. Волчары по улицам расхаживают как у себя дома. В народе слух пошел, что это она их приваживает. Вот и убралась подобру-поздорову, от греха подальше.
— И волки сразу перестали появляться?
— Не-а, шурудят по-прежнему. Надо будет попробовать мужиков на облаву собрать.
Кровожадные серые монстры, облюбовавшие окрестные леса рядом с Сосновкой, обжились, осмотрелись и деловито принялись включать в рацион местных жителей.
— Так чего мешкать. В каждом доме по винторезу еще с Первой мировой припрятано. Деревенские — народ запасливый.
— Комсорг сказал обождать. Может, волки на бандитов переключатся. У нас тут по лесам шайка промышляет. Может, оно и верно, — почесал затылок председатель. — Только я вот в толк не возьму. Зачем им на людей охотиться? В наших лесах всегда полно дичи. Как будто медом им тут намазано. Кружат и кружат вокруг села, далеко не уходят. Скоро совсем житья не станет. Хотя что это мы на зверье зациклились. Завтра же такое знаменательное событие намечается. Может, мне стоит написать в районную газету о завтрашних звездинах? А? — Гертруда искательно заглянул в глаза Акиму. — Донесу до потомков дух революционного романтизма.
— Почему бы и нет, — легко согласился Поплавков. — Закончу дела у вас и, когда буду возвращаться в город, передам редактору заметку… твою статью. Только пиши разборчиво и без всяких ятей.
— Все будет в лучшем виде! — клятвенно пообещал председатель, прижав руки к груди. — Никаких старорежимных букв. А вы знаете редактора? Это такие люди, к ним на кривой козе не подъедешь.
— Познакомлюсь!
— У нас в селе создана специальная комиссия. Я и комсорг. Матерый человечище. Почти глыба. Ходим, проверяем свадьбы, чтобы старики не сбивали молодежь с выбранной дорожки. Не дай бог попа пригласят.
— Тяжело приходится?