В третий раз пронесся вой, еще более долгий и яростный. Кюс услышала хлопанье люков и топот ног в коридоре за дверью. Кто-то кричал, но она не смогла разобрать, что именно. В ответ тоже что-то крикнули.
Тишина.
Снова крики. Звуки шагов вдалеке, топот на верхней палубе. Странный, приглушенный звук, в котором Пэйшенс лишь через некоторое время с ужасом опознала сдавленный крик. Она не могла набраться смелости, чтобы протянуться сознанием.
На мучительно медленно прошедшие тридцать или даже сорок минут установилась тишина. Лед, покрывавший дверь, растаял, оставив в напоминание о себе только сверкающие капельки конденсата. И когда Кюс уже решила, что все закончилось, раздался четвертый ужасающий вопль… а за ним и пятый — самый долгий из всех. Последовали продолжительные рыдания, словно кто-то испытывал сильную боль. Где-то заплакал мужчина — заплакал своим сознанием. Поморщившись, Пэйшенс попыталась закрыться от этих звуков. Всхлипывания продолжали биться о края ее разума, пока не стали стихать.
Рыдания прекратились. Снова раздались крики — крики живых голосов. Кюс подскочила на месте, когда услышала неожиданно прозвучавшие выстрелы. Стреляли либо из дробовика, либо из автоматической винтовки. Кто-то высадил четыре залпа подряд. Снова донесся крик, а затем разгневанные голоса. Еще выстрел, на этот раз лазган.
И снова опустилась тишина.
Больше Кюс не могла этого выносить. Она поднялась и медленно направилась к двери, пытаясь загнать свой страх как можно глубже. Казалось, будто он встал комком непережеванной пищи в горле и грозил ей удушьем.
Когда Пэйшенс была уже в трех метрах от двери, произошло такое, чего она не видела даже в кошмарных снах.
В центре стальной двери, примерно на уровне пояса, начала надуваться опухоль. Металл словно ожил. Опухоль потянулась к Кюс, и женщина попятилась.
Стал проступать образ. Вначале появились оскаленные зубы. Выступили нижняя и верхняя челюсти мужского лица с подбородком и элементами носовой кости. Ни глазниц, ни лба видно не было. Казалось, будто дверь превратилась в туго натянутую эластичную ткань, к которой с противоположной стороны кто-то прижимал кусок черепа.
Что-то ударило Пэйшенс сзади. Стена камеры. Пятиться дальше было некуда. Отпечаток ухмыляющегося черепа продолжал пробиваться внутрь комнаты и уже выступил на ширину ладони от поверхности двери, проступив еще явственнее. По поверхности металла вокруг него пролегли растяжки.
— Император храни! — забормотала Кюс. — Император храни!
Череп медленно открыл челюсти, а затем резко дернулся назад и исчез.
Дверь снова стала гладкой, но Пэйшенс по-прежнему не сводила с нее глаз.
Спустя пару секунд «улыбка» снова появилась, набухнув в этот раз несколько выше. Челюсти дважды открывались и закрывались.
Как и в прошлый раз, отпечаток стремительно исчез, с тем чтобы снова проступить ниже. В этот раз череп крутился в разные стороны, клацая челюстями и пытаясь укусить воздух. Кюс слышала близкий громкий плач.
Оскал снова исчез. По двери, потрескивая и сверкая, побежала изморозь. Словно на внутренней стенке холодильника, образовалась корка наледи, которая через некоторое время рухнула под собственным весом, ударилась о палубу и разлетелась морозными брызгами.
Прижимаясь спиной к стене камеры, Кюс сползла на пол. Ее трясло.
После этого «Аретуза» на долгое время погрузилась в молчание. Ни рыданий, ни криков, ни стрельбы, ни завываний. И не скалилась больше дверь.
Кюс поднялась, подошла к ней и прислушалась.
Ничего.
Она набрала воздуха в легкие, выдохнула и решительно протянулась сознанием к замку. Страх и ярость смешались в ней в равных пропорциях, помогая ей действовать с хирургической точностью. Она взяла замок штурмом, обжигая щупальца своего разума о печати, препятствующие псионическому воздействию, и со щелчком установила все механизмы в нужное положение.
Замок громко лязгнул, открываясь, и Кюс ментальным рывком дернула в сторону задвижку.
Она толкнула дверь мыском одной ноги, и та медленно отворилась.
Тринадцатый день заточения в тюремном отсеке «Аретузы» подошел к концу.
Она брела вдоль мрачного, почти ничем не освещаемого коридора складского отсека. Ничто не завывало, ничто не рыдало, ничто не скалилось. Воздух был спертым и теплым, и казалось, корабельные рециркуляторы отключены.
Кюс оглядывалась в поисках оружия, но лучшее, что удалось найти, была связка тяжелых ключей. Она сняла их с кольца и рассовала по карманам. В случае необходимости ими можно было воспользоваться как кайнами.
Она осторожно выглянула в полуоткрытый внешний люк отсека, выходящий на основную магистраль третьей палубы. Куда бы она ни посмотрела, не было никаких признаков опасности. Магистраль освещалась вмонтированными в стены сферами, одна или две из которых сейчас мерцали, словно свечи на сквозняке.
Острые каблуки застревали в решетке палубного покрытия, поэтому ей пришлось снять туфли и нести их в руке.