Они пошли в болото. Шли они то по щиколотку, то по колено в грязи к центру кладбища, обходя покосившиеся надгробия. Туда, где в тумане темнел склеп. Шли не спеша, как положено, держались вместе, не разбегаясь. Все молчали, все были напряжены, даже собаки, бредя в воде почти по живот, не лаяли.
И тут, за порывами ветра, облака разлетелись, и вдруг пришло солнце.
— Вот, видите? — Сказал солдат громко, — кого-то из вас, чертовых грешников, Господь еще слышит, он послал нам солнце.
Люди тихо радовались. Глядели на солнце и на коннетабля.
— Молитесь, добрые люди, о том, что бы адская тварь была там, но не сбежала.
Вскоре они подошли к склепу. Он был старый, черный, без лишних украшений, только крест на стене да дверь из железных прутьев. Камни его старые поросли мхом.
— Господин! — Крикнул один из стражников, что шел справа рядом с сержантом. — Глядите!
Волков поглядел, куда указывал стражник и увидел, что у поваленного надгробия из воды торчали не то женские, не то детские ноги, серые от разложения.
— Ну, вот, — сказал солдат, — кажется, мы его нашли.
— Конечно, он здесь, — крикнул Сыч. — Чувствуете, трупьем воняет?
— Пошли, — солдат взмахнул плетью, и его люди двинулись вперед.
А солнце разгоняло туман, светило не через облачка, не лучиком, а жарило во всю мощь солнцем уходящего лета. Оно осветило мерзкое, запущенное, старое кладбище, разогнало туман, а заодно и мрачное предчувствие смерти. Перед ними было просто замшелое и мрачное здание, сложенное из огромных камней. В двадцати шагах от склепа Волков поднял руку, приказывая остановиться.
Все стояли тихо, даже собаки понимали, не лаяли. Все ждали, что будет делать командир. А коннетабль крикнул:
— Эй, кровосос, я знаю, что ты нас слышишь! Выходи, мы пришли за тобой!
Он не знал наверняка, но очень, очень надеялся, что вурдалак там. Самое страшное, то, чего он больше всего боялся — это то, что склеп окажется пуст.
— Я знаю, что ты там! И не надейся, я не полезу в твою могилу. Я привел достаточно людей, чтобы нарубить хвороста и дров. Я завалю дровами весь склеп по самую крышу. Я привез бочку жира, я запеку тебя как гуся в печи!
Он замолчал, но ничего не происходило. Светило солнце, было тихо, даже птицы не пели.
— Ну, что ж, значит, быть посему, — кричал солдат.
Надежда на то, что вурдалак там, у него таяла, но отступать он был не намерен. И Волков крикнул мужикам, что были сзади:
— Эй, вы, рубите жердины, подопрем дверь. Запечем этого гуся.
И тут, напугав многих, заунывно и страшно заскрипели старые петли. Дверь из железных прутьев с грохотом ударилась о стену склепа, распахиваясь настежь. И из склепа вышел он, вурдалак остановился, щурясь на солнце по колено в воде. Это был молодой белокурый абсолютно белокожий красавец, его штаны были изрядно потрепаны, а рубаха, некогда белая, была серой и буро-черной на груди и животе. Солдат даже думать не хотел, сколько человеческой крови засохло на этой рубахе. Вурдалак, продолжая, щурится от солнца, пошел навстречу людям, он улыбался. Остановился в десяти шагах прямо перед копейщиками, что стояли перед Волковым. Его зубы были на удивление белы, сам он был бледен, грязные волосы до плеч и никакой растительности на лице.
— Вот, вы какой, коршун-ворон! — Произнес он звонко и отчетливо. — Снимите ка шлем, коннетабль, а то за ним и бугивером я не вижу вашего лица.
И тут Волков неожиданно заметил, что люди его стали волноваться, стали шептаться и смотреть на своего коннетабля.
— В чем дело? — Видя замешательство среди людей, рявкнул солдат. — В чём дело?
Стоявший перед ним стражник повернулся к нему и произнес с испугом:
— Так это наш молодой барон…
— Какой еще барон? — Не понял Волков.
— Наш молодой барон, сын нашего барона, что сгинул на войне.
— Вы удивлены, коннетабль? — С усмешкой произнес вурдалак. — Холопы узнали меня. Сержант, ты ведь тоже меня узнал?
Волков глянул на сержанта. Тот смотрел на вурдалака с ужасом и удивлением. И тут коннетабль почувствовал себя неуверенно. И от души пожалел, что не дождался барона. Он даже представить не мог, что сержант может выглядеть таким растерянным. И он сразу понял, что нужно что-то делать.
Из-под шлема и бугивера докричаться до кого-то непросто. Железо глушит голос. Солдат это знал и знал, что докричаться нужно. Поэтому заорал изо всех сил:
— Они тебе не холопы! Они люди барона фон Рютте! А ты — кровосос. С тех пор, как ты решил стать кровососом ты перестал быть наследником фон Рютте. Даже если ты им когда-то был! Теперь ты бешеная собака. Ты вне закона.
И тут случилось ужасное.
— Ты — недоумок! — Заорал вурдалак, разевая огромную пасть. В этом оре слышался визг и скрежет.
Все, кто слышал его, вздрогнули и попятились, а конь под Волковым взбрыкнул и заплясал, попытался развернуться, чтобы сбежать. Волков натянул поводья изо всех сил, а вурдалак не успокаивался, продолжая скрежетать:
— Неужто ты думаешь, что я, сын барона и рыцарь, стал бы пить кровь по своему желанию?!
— А ну-ка стали ровно! — Заорал солдат на своих людей. — Копья на врага, не бойтесь его.
Сам он, уже усмирив коня, похлопывал его по шее.