– Что ж поделать? – падре смиренно пожал плечами. – Человека нельзя заставить искренне верить – можно только принудить его к определенным процедурам. Но к счастью, существует свет истинной веры, и он пробивает свой путь к душам даже самых закоренелых грешников…
– Можно, можно заставить! – заорал Вальдес, отчего священник вздрогнул. – Нельзя уповать только на провидение Божие! Человек, живущий вне страха, будет делать только то, что ему хочется, и жить, таким образом, в грехе и разврате! И, закрывая на это глаза, мы совершаем величайшее преступление перед Богом, ибо без борьбы отдаем его душу Диаволу!
Отец Бенедикт снова вздрогнул, услышав имя Врага человеческого.
– И как же ты предполагаешь заставить человека искренне верить, сын мой? – поинтересовался он настороженно.
– А так же, как это делалось в века истинной святой веры! Надобно допросить грешника, и если видим мы, что он лжет, и, тем более, упорствует в своих отвратительных заблуждениях, необходимо применить к нему телесное наказание…
– Ты имеешь в виду пытки? – спросил отец Бенедикт, слегка наклонив голову и с любопытством разглядывая молодого Диего Санчеса. Он, кажется, начал понимать, о чем идет речь.
– Именно так! – с облегчением сказал Вальдес. – Хороший христианин радуется, когда видит страдания грешников! Вспомните, как сказал Святой Григорий: "Счастье попавших в рай не было бы полным, если бы они не могли бросать своих взглядов за пределы рая и радоваться при виде страданий их братьев, пожираемых вечным огнем"…
– Довольно, хватит! – священник махнул рукой, по лицу его скользнула тень невольного отвращения. – Ты заблуждаешься, Диего! Хороший христианин – тот, кто научился любви, а не ненависти. Я понимаю, о чем ты говоришь. Века инквизиции… Это было не лучшее время существования нашей церкви. Я думаю – самое худшее ее время. К счастью, мир наш меняется, и люди научились отличать зерна от плевел. Нравы смягчились, и веротерпимость восторжествовала. Мне кажется, что в этом и заключается победа истинной веры – той, что принес нам Иисус. Веры, которая призывает к любви…
Вальдес хотел сказать еще много убедительных слов в защиту старой церкви и инквизиции, но не сказал ничего. Он вдруг понял, что священник, стоящий перед ним, никогда не поймет суровой правды. Что падре находится в плену сладких иллюзий, навеянных Сатаной. То, что сейчас произносил отец Бенедикт, нисколько не отличалось от проповедей нечесаных и распутных хиппи. Мир и любовь спасут мир… До чего ж глупо!
Только огонь и железо могли очистить этот мир от скверны.
ГЛАВА 3
И все-таки однажды случилось нечто, что выбило Вальдеса из колеи. Он перестал чувствовать себя самим собой – тем Вальдесом, каким он привык быть. И отчасти он даже обрадовался этому.
Вальдес влюбился.
Это произошло, когда ему было уже тридцать три года. Да-да, ему стукнуло тридцать три, но не ищите в этом никаких аналогий – просто так уж получилось. Вальдес влюбился и одновременно начал предпринимать отчаянные попытки, чтобы вырваться из замкнутого круга жизненных ограничений. Запретов, которые он сам для себя придумал и выстроил вокруг себя, как забор.
Вальдес увидел эту девушку в Севилье – столице Андалусии. Он приезжал в этот город регулярно – пополнить запасы своих книг. Он любил побродить по Севилье – красивому и древнему городу. Когда-то Севилья была населена маврами – говоря по-современному, арабами. Испанцы называли их тогда не слишком приличным словечком – мудехары. Именно арабы выстроили белые дома с маленькими окошками, глухие стены, соединяющие кварталы, башни минаретов и мечети, переделанные позже в католические храмы. Вальдесу было приятно любоваться красотой, дышащей преданиями древности. А еще приятнее было думать о том, что нечестивых псов-мавров все-таки выкинули за море.