Инна Гулая и Геннадий Шпаликов

Да, дошел до ручки,
Да, теперь хана.
День после получки,
Денег — ни хрена.

Что сегодня? Пятница?

Или же четверг?
Пьяница, ты пьяница,
Пропащий человек.

Он недоволен собой, сокрушается, но ничего не делает, чтобы покончить со своим пагубным пристрастием, теперь уже болезнью. Он падает в бездну, увлекая за собой не «до обидного здоровую», в отличие от Наташи, Инну.

Друзья, любя Шпаликова, были снисходительны к его поведению — сами не без греха! — и в подробности не углублялись. Но рассказ Валентины Малявиной об одном из ее визитов к Шпаликовым, с отмеченными женским взглядом деталями их семейной жизни, — впечатляет.

Она столкнулась с Инной у подъезда, та торопилась в магазин за водкой.

В квартире были Виктор Некрасов и Гена. Виктор Некрасов лежал в комнате на полу. Гена сидел на кухне, положив голову на стол. На плите варился грибной суп, день был жарким. Водка теплая. Все вокруг как бы плавилось.

«Впервые в этот день, — цитирую книгу Малявиной, — я увидела и услышала ссору между Инной и Геной. Она началась вдруг ни с того, ни с сего. Я знала, что они любили друг друга, но жаркий день и крепкий теплый напиток взвинтил их. Они были несправедливы друг к другу.

Виктор Некрасов грустно сказал:

— Пора уползать… — И ушел.

Я тоже хотела уйти, но Инна не отпустила. Инна сказала повелительно мне:

— Пошли!

Мы двинулись к выходу. Гена крикнул вслед:

— Родина! Когда ты вернешься? Принеси, пожалуйста…

Он имел в виду, конечно, бутылку…

Инна пригласила меня в ресторан. Инна заказала водку, селедку, картошку, холодного пива».

Надо самозабвенно любить человека, чтобы продолжать жить с ним в таких условиях.

Слава, говорил Александр Твардовский, тяжкое испытание, не у всех темечко выдерживает. Что же касается Шпаликова, то причиной его приверженности к пьянству была не только слава, которой он был избалован смолоду, не думая, что порой это «розы в кредит». Время, когда по его сценариям ставились картины, было, повторюсь, кульминацией его судьбы в кинематографе. А дальше начался его расход с властью. Начальство не любит, когда много пьют, хотя и терпят в иных случаях. Но эта слабость Шпаликова была поводом для того, чтобы все больше и больше с ним расходиться.

Те годы нельзя излишне идеализировать и романтизировать, говорили сами шестидесятники. Это было тяжелое время. Неоднозначное, множественное время. Время надежд и их крушения. И люди проявляли себя по-разному. Одни — шли на компромиссы. Другие, наоборот, становились жестче, циничнее. Многие пили. «Но эти пиры во время чумы, — говорил Павел Финн, — во многом спасали нас от того, что мы этой чумой не заболели и не стали теми, кем стали иные из нашего поколения. Так что пьянство было необходимым сопровождением нашей жизни, как бы аккомпанементом ее. Другое дело, что Россия такая страна и такой воздух здесь, что очень легко спиться».

Один поэт сказал: «Пьет дух». Я вспомнила эти слова, когда читала вот это место из шпаликовского дневника:

«…Кругом была весна и воскресенье, и солнце, которое бывает к вечеру, не сильное, спокойное солнце. По сырой земле шли двое без пальто, размахивая свертками. У одного была бутылка водки в кармане старого пиджака. До чего же замечательно в такую погоду пить с товарищем в пустой чистой комнате, положив все на стол без скатерти, и чтоб в распахнутое окно поднимались голоса детей и звонки трамвая в Сокольниках и солнце уходило на потолок».

Человек, не способный жить на «ограничителе», Шпаликов не укладывался в общепринятые рамки, не задумывался о грозящей ему опасности. И сидел, сидел в нем некий ген самосожжения!

«Творец — человек с повышенной нервной энергетикой, он работает на сильнейшем перевозбуждении. Это у него в подкорке, — пишет М.Веллер. — Есть какая-то связь с уровнем таланта, энергетикой человека, его темпераментом. И еще неизвестно, к пользе ли приведет укрощение такой натуры, „подгонка“ ее под общепринятые нормы, исправление пороков — с самыми, разумеется, похвальными намерениями».

Расскажу одну историю.

После окончания факультета журналистики МГУ я была распределена в сверхсекретное КБ. Там работали высочайшего уровни специалисты. Достаточно сказать, что среди них было человек пять лауреатов Ленинской премии. И в одно со мной время появился в КБ недавний выпускник МГУ, совсем молодой человек, но уже всеми признанный гений в области математики: он решил уравнение, над которым десятилетия бились великие умы. Говорили, что практически для него по его специфике неразрешимых задач не существует.

Но человек этот сильно пил. Я помню его сидящим в скверике предприятия в любое время дня, нетрезвого, полудремлющего или выводящего прутиком какие-то фигуры на земле. Замечание ему по поводу нарушения рабочей дисциплины никто не делал — отношение к нему было особое.

И вот решили его излечить от алкоголизма — ради него самого, ради семьи и ради работы: предприятие было режимным, а на пьющего человека положиться можно не всегда.