Иннокентий едет в деревню

– Соседка принесла, – сказал я. – Уверена, что из него сидр готовят. Еще яблочный сок есть, в холодильнике. Хотите?

– Разве из варенья сидр нельзя сготовить?

– Нет, – сказал я. – Можно, наверное, вино.

– Так давайте вино, – предложила Лизетт.

– Давайте сделаем сидр, – сказал я. – И не просто, а по рецепту. А потом будем делать все, что хотите.

– И с сока можно, – не услышала меня баба Тома. – Все сделаем.

Я схватился за голову. Я больше не был один. Вот, что было страшно.

3.5.4. Бочки, полные пюре

Переехав в деревню, я проводил в одиночестве долгие бездельные вечера. Теперь я оказался захвачен общественной жизнью. Меня приглашали на сенокос, на забой свиньи и в кабак на именины. Но времени у меня, как назло, не было. Я занимался сидром.

– Все в одну кучу, что ли? – спросил Толик.

Яблоки были разных сортов, на любой вкус. Сладкие, кислые, горькие. Гугл вещал, для сидра это самое оно: нужно только смешать яблоки в правильной пропорции, достичь в напитке изысканнейшего вкуса.

– Все, – ответил я.

Пошла вторая неделя безостановочного труда. Мне не было дела до пропорций, даже правильных. Я хотел побыстрее закончить работу.

Я осматривал яблоки. Отбраковывал гнилые, изъеденные червями. Избавлялся от сердцевин. Мякоть нарезал кусочками. Готовил пюре. Добавлял сахар и изюм. Надевал на горлышки тары презервативы и резиновые перчатки. Ставил бродить.

Постепенно у меня не осталось яблок. Если раньше дом полнился ими, сейчас он был заставлен банками и бутылками – стеклянными и пластмассовыми, разного объема, из-под молока, лимонада, сока и вина. Кроме того, в спальне, на крыльце и в коридоре, а также в обеих половинах сарая, храня смесь яблочного пюре и сахара, стояли бочки.

С помощью деревенских, я выполнил самую сложную часть работы. Но сердце было неспокойно. Презерватив, несколько недель надетый на банку с яблочным пюре, не надулся, а значит, пробная партия так и не забродила.

3.6. Безвременье

3.6.0. Поражение свободой

Каждое утро я инспектировал разного объема банки и бутылки, стеклянные и пластмассовые, из-под молока, лимонада, сока и вина, на предмет брожения яблочного пюре. Проверял наличие пузырьков в сосудах и состояние перчаток, надетых на их горловины: считал раздувшиеся от углекислого газа резиновые пальцы. Подходил к бочкам, стоявшим в спальне, в коридоре, на крыльце и в обеих половинах сарая. Смотрел на гидрозатворы, установленные Сергеем и Зиновием Аркадьевичем. Грустил.

Через неделю после переработки последнего яблока бродило меньше половины приготовленного пюре.

– Денек подождем, и сцеживать, – сказал председатель деревни.

– А как с остальными? – спросил я, обводя взглядом не оправдавшую надежд тару.

– Как-как? – заворчал председатель. – Да никак! Тут и говорить нечего.

– Сахару бы побольше наложить, – предложил Сергей.

– Ну, наложи. А завтра цедить будем.

– Может, сразу? Чего ждать?

– А чего не ждать? – запротестовал Зиновий Аркадьевич. – Гуляйте, пока молодые.

Гулять я разучился, и свободное время далось нелегко. Я забыл, чем занимался, когда не работал. Забыл, о чем думал, когда не тревожился.

Я посидел на лавке с чашкой чая, прогулялся по деревне, зашел в Пещеру. Там скучал Сергей, такой же свободный, как и я. Мы молча выпили по кружке кваса.

Я вернулся домой и включил ноутбук. Погуглил новости, посмотрел погоду. Зашел на почту.

3.6.1. Плохие манеры

«Это плохая манера – не отвечать». Так начиналось третье электронное письмо Алисы, оставшееся без ответа. Второе начиналось словами: «Любовь – это Золушкин труд. Все время приходится отделять зерна от плевел».

Я представил, как Алиса произносит эту фразу вслух. С наслаждением выдыхает обилие слов. Ее голос медленно растекается в воздухе, чтобы достигнуть моих, а на самом деле – ее, ушей. Из-за манеры самовлюбленной, протяжной речи казалось, в собственных словах она рассчитывает найти больше, чем вкладывает.

«Вы, конечно, меня не поймете», – говорит Алиса, и неожиданно для себя я осознаю, что ее голос звучал в моей голове и до прочтения письма.

Он надоедал мне во время еды, прогулок и сна, мешал в работе, заставал врасплох в туалете. Я слышал его в множестве других голосов, слышал при включенном телевизоре, слышал, затыкая уши.

Но особенности ее голоса стерлись из памяти. Он звучал так же упрощенно, как голоса остальных мысленных собеседников. Ее голос давно уже стал моим.

«Вы очень плохо обо мне думаете. Но и я о Вас не лучшего мнения», – говорит Алиса. Говорит медленно и жеманно. Она любуется своими словами, прислушивается к ним.

«К человеку, который нам нравится, мы относимся с подозрением: мало ли что? Чувства более сильные вызывают чуть ли не ненависть».

В отсутствие личного и телефонного сообщения, Алиса ждала от меня ответных писем. Для нее время шло, определялось моим молчанием. Для меня – стояло на месте. Я ничего не ждал, не считал дней без ответа. Я привык к боли от расставания с Алисой, и не хотел ни на что менять.