Иннокентий III и альбигойский крестовый поход

Та же любовь к очищенному христианству вдохновляла и создателей учений, которые Церковь запрещала как посягающие на традицию и веру. Но где кончалась реформа и начиналась ересь? Как уверенно отделить новаторов, идеи которых следует одобрить, от тех, с кем надо бороться? Такие ересиархи, как Генрих Лозаннский и Петр де Брюи[18], исходили из совершенно таких же моральных принципов, что и могущественные основатели монашеских орденов — их современники. Если люди, вышедшие в одном направлении из одной точки, в конце пути оказались в разных — значит, одни дошли до логического конца, а другие остановились на полпути. Жестко фиксировать границу правоверия было не всегда удобно. Какое-то время Церковь толком не знала, к какой категории ей отнести такого странствующего революционера, как бретонец Роберт д’Арбриссель. Позже подозрения официальных властей вызовет чистый и кроткий евангелизм Франциска Ассизского.

Этим и объясняется, почему римская власть так долго ждала, медлила, тянула перед лицом прогрессирующей ереси.

Однако она в конце концов заметила, что в Европе есть уголок, где христианские массы, вопреки обыкновению, прислушиваются к еретикам, вместо того чтобы искоренять их. С 1119 г. ряд Соборов, на многих из которых председательствовали Папы — Каликст II, Иннокентий II, Евгений III, Александр III, отлучал от Церкви сектантов Южной Франции и их пособников. Светским властям велели сажать их в тюрьмы и конфисковать их имущество; предписывались даже строгие наказания для государей, которые не посчитаются с этими решениями. Последний канон третьего Вселенского Латеранского Собора, созванного Александром III в 1179 г., звучал так: «Хотя Церковь, как повелел ей св. Лев, довольствуется судом священников и не практикует казней с пролитием крови, однако она вынуждена обращаться к мирским законам и просить помощи у государей, дабы страх перед светской казнью побуждал людей прибегать к средствам духовного исцеления. Итак, поскольку еретики, каковых одни именуют катарами, другие — патаренами, а третьи — публиканами, весьма преуспели в Гаскони, Альбижуа, в Тулузской области и в прочих, поскольку здесь они публично учат своим заблуждениям и стараются развратить простецов, мы объявляем им анафему вкупе с их покровителями и укрывателями. Мы воспрещаем всем как-либо общаться с ними. Ежели они умрут в своем грехе, пусть не делают за них никаких приношений и не хоронят их среди христиан».

Издавать законы нетрудно, куда труднее добиться их выполнения. Если в течение какого-то периода одни и те же предписания делались на Соборах постоянно, значит, они оставались мертвой буквой. Еретики Южной Франции, которых осудили издалека и свыше, не дрогнули перед этими пустыми угрозами. Государи остались глухи. Лангедокское духовенство на собеседовании в Ломбере с главами секты безуспешно попыталось добиться их обращения, не сумев даже запугать их.

В 1178 г. религиозные и светские власти впервые как будто захотели предпринять что-то серьезное. Прошел слух, будто короли Франции и Англии, Людовик VII и Генрих II, сами направятся в Тулузу, чтобы изгнать из нее еретиков. Альбигойская война — на тридцать лет раньше! На самом деле оба суверена просто договорились с Папой Александром III послать на Юг миссию во главе с легатом Петром Павийским. Служителям культа и проповедникам: аббату Генриху Клервоскому, архиепископам Буржскому и Нарбоннскому, епископам Батскому и Пуатевинскому — было поручено в сопровождении воинского отряда отправиться в земли, зараженные ересью, где читать проповеди и обращать заблудших, а также отыскать главарей секты и осудить их. В августе 1178 г. они прибыли в Тулузу, где еретики, многочисленные и влиятельные, уже почти вынудили католиков скрывать свою веру. Приняли их плохо: на них показывали пальцем, их оскорбляли на улицах. Но легат велел аббату Клервоскому прочесть проповедь этой враждебной толпе. Он потребовал, чтобы духовенство и знать города назвали отъявленных еретиков и даже подозрительных лиц.

Возглавил этот список, росший день ото дня благодаря анонимным доносам, один из самых богатых горожан — старый Пьер Моран, прозванный Иоанном Евангелистом, потому что был одним из апостолов нового учения. Избранный легатом для примерного наказания и вызванный на суд миссии, Пьер Моран поначалу клялся, что он не еретик; потом при помощи путаных объяснений он дал понять, что не приемлет догмата о пресуществлении. Он сразу же был объявлен виновным в ереси и передан в руки светской власти, то есть графа Тулузского.