Иннокентий III и альбигойский крестовый поход

«Вы покарали графа, сославшись на то, что он не выполнил всех своих обязательств. Граф же утверждает, что воплотил в жизнь большую часть статей договора, заключенного с Милоном. Он доказывает это, приводя свидетельства церквей, которым возместил ущерб, и изъявляет готовность сдержать и остальные обещания. Кроме того, он уверяет, что его всегда необоснованно подозревали в отсутствии правоверия, и умолял нас позволить ему оправдаться по этому пункту перед нами, чтобы мы могли вернуть ему замки. Он их передал только в качестве гарантии, и если их собираются удерживать до бесконечности, это, как утверждает он, нанесет ему большой вред. Вы говорите, что он лишен прав на эти крепости за нарушение слова; однако неприлично, чтобы Церковь обогащалась путем грабежа чужих владений. Движимые апостолической благосклонностью и в согласии с мнением нашего совета мы решили: тот факт, что он «еще не выполнил всех статей договора, не лишает его прав на собственность; кроме того, мы не желаем, воспользовавшись его обязательством, лишать его определенных городов в случае, если он не выполнит всех наших приказаний. Исходя из того же принципа, мы повелели христианской армии, действующей по нашим предписаниям против еретиков, не трогать его домена».

Что в конечном счете приказал Иннокентий III? Пусть через три месяца после получения его письма легаты созовут Собор с целью разбирательства, действительно ли граф виновен в ереси и причастен ли он к убийству Кастельно. Если найдется кто-нибудь, кто обвинит его по закону в этих двух преступлениях, пусть легаты начнут судебный процесс, но без вынесения окончательного приговора. Материалы следствия они передадут в Рим, и приговор вынесет уже папская юстиция. Если такого обвинителя не окажется, они разрешат графу оправдаться самому, и если граф примет такой способ оправдания и действительно докажет свою невиновность, они должны будут публично объявить его христианнейшим и возвратить ему замки, как только он выполнит принятые на себя обязательства. Если же граф не явится или выразит недовольство формой оправдания, сочтя ее недостаточно справедливой, дело опять-таки следует передать в Рим и ждать приговора, который будет вынесен здесь. Что касается консулов Тулузы, то Папа объявлял, что получил от них полное удовлетворение и что от интердикта их следует освободить.

У легатов не могло остаться иллюзий — их считают алчными до добычи; Иннокентий не позволял им самим ни судить графа Тулузского, ни обирать его; он хотел, чтобы последнее слово в этом деле осталось за его судом. По отношению к епископу Рье и прелатам Нарбонна и Экса он не потрудился даже сгладить неприятное воздействие этого выговора и этих решений. В более деликатной форме он их изложил аббату Сито. Для этого в бесконечной преамбуле Папа использовал множество риторических приемов. Он расточал похвалы тому, как аббат руководит великим делом крестового похода, и называл его «столпом, на коем держится это священное здание». Но при всех дифирамбах Папа дает понять, что не может доверить ему дело примирения графа с Церковью. «Это поручается магистру Федизию не как легату, — спешит добавить Иннокентий, — а просто как представителю Рима. «Впрочем, он будет только выполнять твои предписания; он станет твоим инструментом, твоим органом, наживкой, скрывающей рыболовный крючок твоей проницательности. Раймунд поведет себя как больной, для которого милосердный врач смягчает горечь лекарства; он спокойнее примет твое средство из рук другого». Ехидный способ показать аббату Сито, что граф видит в нем личного врага и что в интересах Церкви лучше, чтобы отпущение ему давал другой уполномоченный Папы, не столь подозрительный.

Этот удар был для Арнольда-Амальрика и Симона де Монфора тем болезненней, что в конце 1209 и начале 1210 г. продвижение крестоносцев, похоже, замедлилось. Устрашенные первыми побоищами и взятием основных центров ереси: Безье, Каркассона, Памье, Альби, — катары поначалу не оказали серьезного сопротивления. Пока они укрывались в горах, отъявленный покровитель нечестивцев — Раймунд-Рожер, граф де Фуа — не рискнул выказать неповиновение. Но когда великая армия оставила дело незаконченным и повернула на север, они пришли в себя. Кастр и Ломбер, важные крепости, вновь стали катарскими, и граф Фуа опять занял враждебную позицию. Нужно было предпринимать новое усилие.