Инноминаты: Медный кубок

«Расчётливая», – Семён Семёнович разглядывал снимки, на которых Илона Борисовна сначала накинула беременной на голову пакет. Немного подержала, чтобы та потеряла сознание. Затем проверила пульс. Это отчётливо видно на снимках. После чего сделала надрез на руке жертвы, предварительно надев на себя дождевик задом наперёд. Снова проверила пульс на шее беременной. Осторожно сняв с себя дождевик, запихнула его в тот самый пакет, которым минуту назад душила несчастную референтку. Последний штрих – смс. И…

– Что это? – вопрос так и сорвался с губ Семён Семёновича. На последних кадрах Илона Борисовна направлялась к месту откуда велась съёмка и, кажется, женщина забрала камеру. Та стояла на точно таком или том же факсе. По нескольким последним кадрам сложно сказать наверняка.

Мысль о шантаже так и свербела в голове Семён Семёновича. Бахтеярова знала, что её преступление снималось. Странно, что на момент смерти у неё за душой ничего не осталось. Никаких накоплений. Она даже машину продала и квартиру обменяла на меньшую, более дешёвую. А денег как не было, так и нет.

После реорганизации компании неприятности сыпались градом на Илону Борисовну. Видимо, шантажист так же, как и Бахтеярова, оказался за бортом и не мог или не хотел искать работу. Предпочёл жить за её счёт.

«Отлично, вот и ниточка, ведущая к убийце», – Семён Семёнович решил с утра отправить Вадима за списками работников её бывшей компании, которые после сокращения или увольнения жили не по средствам. В первую очередь, интересовали те, кто мог незаметно получить запись преступления: служба безопасности и айтишники…

Сон в руку, а в руке «Факс»

«Облака медленно плыли по водной глади. Весеннее солнышко припекало. После зимы оно почему-то всегда злое. Кусачее…

Ольга опустила руки в воду, чтобы смыть с них кровь. Набрала немного в ладони и поднесла к лицу. Студёная…

Защипало раны на рассечённой брови, да и разбитые губы немного подёргивало. Тёплая кровь сочилась с них не переставая.

«Благо ж, рот не порван», – Ольга посасывала то верхнюю, то нижнюю губу. На душе творилось чёрте что. Сильнее всего чувствовалась обида. Она так и жгла глаза подступающими всё время слезами.

«Безвинна я», – в груди Ольги неловко сдавило. Не вздохнуть. Больно.

– И забедовать17 некому за хулу да блазнь18чужую, – жаловалась она отражению.

Из воды на Ольгу смотрело избитое лицо женщины. Каждая чёрточка в нём казалась ей знакомой и в тоже время – нет. Через плечо пшеничным перевяслом19 свесилась растрёпанная коса. Голова болела, как если бы на ней только что волосы рвали.

Шмыгнув распухшим носом, Ольга ударила по отражению. После чего встала, и забросив косу за спину, развернулась чтобы идти домой. Однако и шагу сделать не смогла.

Прямо перед ней стоял мужчина в годах. Старомодный камзол и парик были заляпаны грязью. Особо сильно испачканными казались штаны и сапоги. На последних так вообще налипли комья земли вперемешку с травой. Мужчина посмотрел на Ольгу горящим, бесноватым взглядом. Отчего она вся подобралась, готовая не то бежать, не то давать отпор.

– Марья, – обратился к ней странноватый пугающий мужик и протянул вперёд руки, словно желая заключить её в объятья.

– Георгий Степанович, – слова сами слетели с губ Ольги. – До греха не доводи. Я ж спотятить можу20.

– Ож, ты курва! – разнёсся по округе голос, точно гром с небес.