Иное состояние (СИ)

- Мне бы, Петя, твои проблемы. Мучаешься? Ну, целесообразно штырь тебе в голову вставить... А не думай больше свои мысли, думай подсказанные, навязанные издалека. Неправильно и в настоящем случае мыслишь, если слишком абстрактно понимаешь подобные процедуры. Еще хуже - думать, будто люди вдруг осознают необходимость перемен и какого-то нравственного бума, будто одни решительно пожелают слиться в сильное и величественное целое, а другие добровольно подадутся в жертвы. Подумаешь так, да и сгинешь. А в действительности все проще, и сложнее, конечно. Ведь все зависит от того, в чьих руках сосредоточится власть. Вдруг в наших? Но дайте мне сейчас, сию минуту, власть, и я смешно запутаюсь в вопросе, хочу ли я вставить в Петину голову штырь.

- Хватит о Пете, - сухо проговорила Наташа, а у меня сложилось мнение: Глеб ядовит.

- Но мы только начали, - запротестовал Петя. - Не притворяйся, будто тебе есть какое-то дело до моих обстоятельств...

Тут женщина холодно усмехнулась:

- Ты приносишь себя в жертву?

Кукла, тревожно подумал я, как есть кукла.

- Допустим, - ответил Петя.

- Так держи себя в руках, не беснуйся, как животное. Найди человека, который не сразу раскусит тебя. Я или другая...

- Он страстно любит, - вставил Тихон, с деланной озабоченностью глядя на Петю.

С какой живостью внезапно переступила наша славная хозяйка с ноги на ногу, как необыкновенно, волнующе всколыхнулось при этом все ее естество!

- Да в руках себя не держит, не удается это ему. А вник бы по человечески, разве что-то может быть между нами? Он погибает, - рассудила она относительно Петиной любви.

- В прежнее время не заметно было, чтобы и ты... - захлебывался в словах тоскующий Петя, - и сейчас видно, что на плаву... но в промежутках, когда мы не встречались, не виделись, тогда, скажи, разве не случалось, что и ты погибала?.. И разве желающий погубить другого не гибнет сам?

- Не пугай, не темни. У меня и мысли нет погубить тебя, а что ты сам приближаешь свой конец и, можно сказать, деградируешь, что ж, заметь, не ты один такой, это вообще больное место, основная масса примерно так и живет. Я-то узел развязываю просто. Нет любви, нет ненависти. И не я, между прочим, этот узел завязывала. Подумай лучше, чем заполнить пустоту. У меня, парень, густо, у тебя - пусто.

- Ты шутишь, да? Шутишь... Ты меня совсем отталкиваешь? Вы все... вы теперь меня окончательно отрицаете? Но это несправедливо! Я погибаю от любви, от неразберихи желаний, от того, что поставил себе цель, а она жжет и кусается... у меня и голова кругом идет... Посмотри на этого человека! - Петя резко изогнул в воздухе руку и как бы сверху вниз указал на меня. - Он готов идти по моим стопам, а разбираться и возиться с ним - мне.

- Ну, этого говорить не следовало... - напрягся, однако не очень-то решительно возразил я.

Петя пропускал меня мимо своего внимания, не принимал в расчет, что я существую не только в его воображении, но и рядом с ним, в комнате, где ничто не препятствует мне активно вслушиваться в его домыслы.

- И в сложившихся обстоятельствах... если сложатся такого рода условия... что же тогда? - кричал этот возбужденный человек. - Ты так и останешься в стороне?

Он утопил лицо в раскрытых и, как мне показалось, мокрых, колеблющих даже некие волны ладонях. Он смолк и словно потерялся, выбыл. Остальные - я по-прежнему был не в счет - заговорили наперебой. Началась, я бы сказал, игра в пьеску.

ТИХОН. Не следует, друзья мои, ставить свои права в зависимость от решения вопроса о Боге. Вопрос существенный, небесполезный, но никто и никогда его не решит, не выяснит ничего утвердительного относительного его существования или отсутствия. "Никогда" в данном случае подразумевает - до скончания века. И это в естественном для нас порядке переводит решение в другую плоскость, не только превращает его из возможного в невозможное, но и сам его источник - вопрос - лишает существенности. Так что же, и права свои оставлять под вопросом?

НАТАША. Иногда мне представляется, что вопросы ярче и благороднее любых ответов. Вопросы бодрят, ответы усыпляют.

ГЛЕБ. Нет никакого Бога.

ТИХОН. Ты это случайно сказал.

ГЛЕБ. Сказал потому, что он есть.

ТИХОН. Докажи это, и я взгляну на тебя с почтением.

ГЛЕБ. Я чувствую... будь он, я чувствовал бы себя иначе.

НАТАША. Это многобожие.

ТИХОН. Он сделал так, чтобы ты не чувствовал. Не чувствовал его присутствия, его неусыпной заботы о тебе, его любви.

ГЛЕБ. У меня сила, которая не предполагает его присутствия, не нуждается в нем.

НАТАША. А если кому-то покажется, что она ничего не стоит, эта твоя сила?

ГЛЕБ. О!..

Я рукоплескал, выкрикивал: ха! а! ого! Меня, разумеется, никто не видел и не слышал. Я, торжествуя и страдая, сознавал искусственность происходящего, и эта последняя, используя мою сознательность как уступчивость, взбиралась на ей одной понятные и известные вершины, рисуя некий особый космос, благоустроенный и равным образом чуждый.