Иное состояние (СИ)

- Тебе пора, Петя, - оборвал его Тихон. - И прихвати заблудившегося человека.

Это было уже слишком. Я задыхался от гнева, поднимал на уровень груди руки и тут же опускал их, нервно, драматически похлопывал себя по бокам, занимая свои и без того поглощенные делом, натружено порхающие конечности.

Итак, нас выпроводили, меня и Петю. Я ворочался и крутился в дверях, как бочонок, еще не получивший толчка, окончательно определяющего направление его последующего движения. Покатиться бы раскрепощено, беспрепятственно... Но расстаться просто так, ни с того ни с сего, с людьми безусловно интересными, способными кое-чему и поучить меня? Лишиться Наташи, о которой успел немало помечтать? Я лихорадочно и глупо размышлял, кто из них хуже, Тихон или Глеб. Предстояло решить, кто из этих двоих мой враг, кто убедил остальных, что я достоин изгнания. Я нацеливал подозрения на Тихона и тотчас перенаправлял их на Глеба, и, пока шла эта чехарда, пока я морщил лоб и истощал сердце в напрасных усилиях разгадать оглушительно взорвавшуюся, сразившую меня загадку, образ Наташи все таял и таял вдали. Глеб и Тихон похожи друг на друга, как две капли воды, а Наташа выделяется, она не похожа ни на кого, она рельефна, она выпукла, неповторима, неподражаема; но мне с ней не по пути. Дальше этого вывода я не шел. Ноги моей больше не будет в этом доме, вот что я готов был прокричать. В своем замешательстве я полагал, что сказал уже все, что мог, и окружающим тоже больше сказать нечего, однако Петя, едва мы очутились на улице, заговорил с жаром, явно восхищаясь собственной словоохотливостью:

- Ты слишком выдержан, старик, - сказал он мне, - слишком замкнут, терпелив. Ты себя ограничил, ввел в рамки, а я... я страдаю... вот сейчас, и сейчас как никогда, на этой глупой улочке, только здесь, и сейчас в особенности, мне чертовски тоскливо... Помог бы ты мне, сам я не справлюсь! Настроение обязательно надо выправить...

- Но я еще не знаю твоего решения, - пробормотал я.

- Какого решения? Ты с ума сошел?

- Знаешь, в какой-то момент, когда я сидел там у них и слушал, мало что понимая, мне пришло в голову, что порывы порывами... а у меня порыв, я тебе потом объясню, что это значит... пришло в голову, что дело не в порыве, а в том, что я забрел невесть куда и очутился Бог знает где, а у людей вообще нынче в голове сплошная сумятица, превеликая каша, и я просто-напросто блуждаю как бы в лабиринте... Они-то, эти, они умны, я скажу больше, Наташа умна невероятно, как будто у нее высший разум и все вообще высшее, и остальные тоже, даже Тихон, даже Глеб... И не то чтобы они питались Наташиным умом, высасывая из него лучшее... Нет, не то, они умны по-своему, все у них в порядке. Блестящие люди... И все же... Скажу еще больше! Слушая, да, даже этих троих слушая, начинаешь понимать, как трудно быть человеком и до чего не блестяще положение людей. Даже эти, блестящие, видимо, порой не того... и у них тоже налицо элементы разброда, признаки каши, симптомы...

- К черту твои порывы, - прервал меня Петя. - Никакой каши. И о каком таком моем решении ты говоришь? Я должен решить, крыса ты или существо высшего порядка? Да я ли не принял уже давно решение? Только оно тебя, если брать по существу, не касается. Я тебе так скажу. Обо всем, что тебя смущает, спрашивай у нее, у Наташи.

- Но если я уже усомнился? Если мне уже не ясно, получу ли я внятный и достойный ответ? А потом, разве я еще увижу ее?

- Она лучше нас.

- С этим я готов согласиться, только не надо, Петя, соревноваться со мной. Ты идешь своим путем, я - своим. В чем же загвоздка? Почему это ты провидишь какую-то там возню между нами, поскольку я-де обязательно кинусь за тобой вдогонку? Я, может, и не подумаю кинуться. Что, Петя, ты станешь делать и что будешь думать обо мне, если я как раз не кинусь, а?

- Я тебе объясню... Представь себе некий центр.

Я рассмеялся и сказал:

- И без того уже много всего накрутилось. Я некоторым образом втиснулся в твою странную жизнь, я познакомился с представляющими огромный интерес людьми... и, между прочим, успел запутаться, поскольку у вас вообще довольно спутанные отношения. А к тому же меня выгнали вон, отправили, так сказать, восвояси. Это что? Не в свои, значит, сани не садись? И вдруг ты предлагаешь мне представить себе некий центр. А почему не солнце в тяжкую годину его затухания? Почему не динозавра, посылающего проклятия Богу за то, что тот наделил его слишком маленькой головой? Не перегибаешь ли ты палку, Петя? Не слишком ли многого требуешь от меня? Не чересчур ли теснишься к тому постороннему, которым я все еще остаюсь?

Однако трудно было смутить Петю, сбить его с толку.