Иное состояние (СИ)

- Нет, сам по себе не мрачен и не жесток. Наш мир, где люди мало понимают друг друга, мы без колебаний не назовем мрачным, так с чего бы нам нехорошо думать о мире, в котором понимание достигло небывалого размаха. Небыткин утверждал - мне Наташа в добрую минуту, бывают у нее такие, пересказывала - что там разумное существо, только взглянув на себе подобного, сразу его всего понимает до конца и до конца же чувствует. И радость, или если боль какая, то и боль, все это мгновенно ему, взглянувшему, передается. Но и тот, подвергнутый, так сказать, осмотру, он тоже все отлично чувствует и понимает. А со стороны третий, столь же разумный и одушевленный, с полным уразумением глядит на первого, а через него прекрасно понимает и второго. И до того это распространяется, что повсеместно там царит универсальное, абсолютное понимание, а если, опять же, кому-то больно, то и перестает, потому что всякая боль становится невозможной, когда она практически не может в этой давке беспрепятственного постижения удержаться в конкретном организме, достигает всех и каждого и попросту рассасывается, рассеивается в массах. Так же и мысль, - на что мысль, если она тут же становится всем понятна и никакому конкретному уму словно бы и не принадлежит. Мысль возникает и действует, когда что-то непонятно и надо шуровать в индивидуальном порядке, а в условиях всецелого понимания и непоколебимого всечувствия отпадает сама надобность в мышлении. Когда всякая мысль приобретает характер всеобщего достояния, мышление перестает действовать, а нет мышления и есть одно сплошное понимание, нет, стало быть, понятий, и в таком случае нет и логики. Но так это, заметь, у них только внутри, между ними, поэтому не следует думать, будто они словно бы бездумный и безмятежный коралл какой-то, лишь благоденствуют и блаженствуют, словно медуза, колышущаяся себе на волнах и в нежной пучине. Чтобы сложилось взаимопонимание, нужно, чтобы постигаемый сознательно и убедительно откликался пониманием на понимание, а камень не откликается, дерево не откликается, линия горизонта не откликается, а что там за той линией - страшно и подумать! Но думать приходится, без этого не обойтись в мире, где ты не один, хотя бы и в виде множественного и крепко сбитого организма, этакой всенародной личности, и тогда возвращается и снова фигурирует закон противоречия. Камень, будучи видимым, существует, но как не откликающийся - не существует. То же и с деревом. Особенно это наглядно на примере горизонта, пример которого даже поучителен. Мы его видим в качестве линии, а в действительности он определенно не существует. Он не явится даже в том случае, если мы потребуем, что он существовал и по-настоящему предстал перед нами. Он способен лишь убегать, скрываться. Под действие закона, а он с нашей точки зрения ужасен, и мы с тобой, как ни крути, подпадаем. Существовать-то существуем, а полнейшим пониманием откликнуться на предельную ясность и четкость уразумения, проявленного по отношению к нам, не в состоянии, следовательно, не существуем. Горизонт, положим, неодушевлен, а мы живы, и мы не убегать и прятаться, мы даже и подбежать готовы, заголосить в восторге от собственного умиления тем, как здорово нас исчислили и прочитали, но это ничего не меняет. Душевную жизнь, будучи по всем показателям одушевленными, мы вроде бы и ведем, но исключительно внутреннюю, для собственного потребления, без поползновений на ее распределение по душам окружающих. Обитателям того мира, а к ним можно, как ты уже догадываешься, отнести и наших выточенных, признаки этой жизни видны, не ускользают, естественно, от их внимания, но они им представляются недостаточными и даже забавными, как, например, жизнь дикарей с их примитивными обычаями и смехотворными верованиями.

***

Я усмехался, хотя на самом деле мне было тошно.

- Ты-то сам веришь в этот небыткинский мир? - сказал я.

- В снах главным действующим лицом ты видишь себя, но если сумеешь по-настоящему всмотреться, окажется, что это вовсе не ты. А между тем ты так полно понимаешь и чувствуешь этого невесть откуда закравшегося субъекта, что он обратно становится тобой.

- Я вот что думаю, - ответил я задумчиво. - Закону противоречия, в котором складываются как бы в одно целое утверждение и отрицание, мы вправе противопоставить свое самоутверждение, перед лицом которого всякое отрицание утратит, может быть, свою силу.

- Согласен. Мы так и поступаем, так и делаем.

- А что делают эти дружные люди, Наташа и ее рыцари, ее паладины?

- Бог их разберет, чем они в действительности занимаются. Нет, они, само собой, как можно догадываться, и книжки разные пишут, и картины рисуют, и поэмы сочиняют, но все это как-то навалом, кучно, неразличимо и в едином порыве. И я бы хотел так жить, это моя мечта, и ты вправе назвать меня простодушным...

- А не воруют тишком? - прервал я Петин бред.

- Не думаю, чтоб воровали. Было бы, согласись, низко, не к лицу. Ты не циник, а такое высказываешь...