Иное состояние (СИ)

Попав в описанный водоворот взаимных влияний и обладаний, я отшучивался как мог. Мои обличения Петиного недобросовестного отношения к жене носили вполне серьезный характер, но мне и в голову не пришло бы их произносить, если бы не желание предупредить дальнейшие покушения Пети - во всей громадности его единения с Надей и Наташей - на мою самостоятельность, а вот это-то желание было как раз смеху подобно. Логика требует заключения, что Петя обладает Наташей так же, как она им, но сколько бы я ни напрягал, пытаясь узаконить это обладание, Петины и свои взаимосвязанные умственные способности, выводам не набрать должной силы, чтобы по праву считаться серьезными; предлагаются, в лучшем случае, забавные картинки, так сказать дружеские шаржи. Как тут не вспомнить Небыткина и ту легкость, с какой он претворил в свое учение нечто выхваченное из чужих творческих исканий и выкладок? Как не перенестись в воображаемые миры? Но что бы я ни делал, а вспомним, мне нипочем аккуратно следовать прочным правилам логики, и тешиться иллюзиями и мечтами о несбыточном, а заодно и творить некие абсурды я тоже всегда не прочь, - в любом случае я всего лишь воюю с ветряными мельницами. Ведь моя душа изнемогает в неравной, судя по всему, борьбе с душой Наташи, томится по Наташе, однако я для этой своенравной особы - пустое место. И она укреплена соратниками, Тихоном и Глебом, доставляющими ей, может быть, не одни лишь духовные наслаждения, я же только расточаюсь, рассеиваюсь в чужих пространствах.

Надо сказать, на Петю, а он один, похоже, оставался мне опорой среди шаткостей моего хождения в люди, громкие укоры и назидания, высказанные мной прямо на месте, в гнезде, откуда этот неугомонный человек напускал, по крайней мере мысленно, всякого рода бури и волнения на миры и реальности обремененных им женщин, заметного впечатления не произвели. Убрав коктейли, он принарядился, насколько это было возможно в его случае, и вывел меня на улицу, желая ознакомить с совершившимися в Получаевке переменами. Мало осталось деревянных развалюх, населенных толстым и крикливым людом, сараев и голубятен, почти исчезли унылые подслеповатые многоквартирные дома из давно потерявшего какую-либо окраску кирпича, неопрятные склады и ничтожные фабрички, но пропали, кстати, и лихие ларьки-павильоны-рестораны из прошлого рассказа Пети, печально воспевающего его молодость, а вместо всей этой рухляди возвысились там и сям целые кварталы того, что пылкому воображению давних, давно успокоившихся на кладбищах энтузиастов урбанистики рисовалось городом будущего. Всюду сновали подтянутые молодые люди, хорошо, дерзновенно хмурившиеся в своей деловой озабоченности, манерно выступали девицы, неотъемлемые от строгих и едва ли не грандиозных форм всей этой новой действительности, определенно мной пренебрегавшей. О Петиной участи в этом отношении не берусь судить. Совсем не оставили старины, вытравили, и неприемлемо загублены привкус и аромат былого, совершенно не видать больше нигде здесь простодушия, некогда поражавшего, печаловался и осуждал я. Петя резко оборвал мое хныканье.

Скажу одно, хаос, кишение вздорных людишек и вместе с тем упорно-гордое дефилирование Наташи из того же Петиного рассказа, возобновись они вдруг, показались бы нынешней Получаевке дурным сном, галлюцинацией. Наваждение! - кричали бы новые люди этой знаменитой окраины. А Петя? И он кричал бы? С интересом я убеждался, что Петя совершенно не меряет температуру прошлого и настоящего, вовсе не отводит, как это в обычае у пожилых людей, тепло сгинувшему прошлому и холод настырному, наглому и равнодушному к нам, бывшим, настоящему. Он просто и искренне вдохновляется ритмично, с каким-то размеренным уханьем, словно работала гигантская, из-за небывалых размеров утратившая обозримость машина, поступающими в его мозг сигналами современности. Что новый городской пейзаж вдохновляет его в каком-то смысле не меньше, чем избранность Наташи, ее красота и творческие извержения, открывалось быстро, секрета из этого Петя не делал. А вот на что, на какие подвиги, и не считать ли за подвиг его ума и души принятое им мужественное решение ввести меня в Наташин круг, было не совсем ясно, что как нельзя лучше объясняет, почему я хмурился и время от времени даже пожимал украдкой плечами. Понадобилось время, взволнованные Петины толкования и некоторые его действия, едва ли не манипуляции, чтобы до меня кое-что дошло.