- Что за чепуха! Ты не разобрался, а туда же, судить. Правдолюбец какой... Куда ты суешься, да еще как стервятник? И на чьей ты стороне? Ты, может, как вся эта серая масса, подпеваешь скудоумным, лижешь задницу тупоголовым бабам и напыщенным профессорам, возомнившим себя учеными? Хотелось бы уяснить, на чью мельницу ты льешь воду. Или ты просто вообще ничего не понимаешь и сидишь тут как заурядный прохвост?
- Мне кажется, ты имел случай убедиться, что я как раз очень много чего понимаю. А что касается твоей жены...
- Ты совершенно не разобрался в ситуации, - перебил хозяин. - Моя жена даже пыль в глаза пустить не умеет. Не знаю, из чего ты заключил, будто она обижена, как-то там ущемлена в правах. Все обстоит как раз наоборот, я создал ей все условия для полноценного развития, проложил пути, указал: вот, следуй, курс имеется! Я предлагал ей путь разума, путь самопознания, путь всестороннего совершенствования эмоциональной базы, однако она увернулась... и чего же иного ожидать от заведомо провальной бабы? Она предпочла посуду, чугунки разные, гарнитуры, этажерочки, коврики, в общем, материализм в грубейших его формах. Но шутки, - устрашающе занес Петя руку над столом, - в сторону, парень.
- Петя, оставайся в рамках приличий, - сказал я просто.
- С какой стати ты вздумал петь дифирамбы моей жене? Ты абсолютно не разобрался, а между тем ситуация удручающая. И так повсюду, так во всем. Как в древнем мире греческой античности презирали и гнали мыслителей, вопя, что они трактуют темно и запутано, а значит нагло, думая, мол, с помощью этой наглости возвыситься над толпой, так и теперь... Вспомни Сократа, его печальную судьбу, - добавил он с горечью после небольшого размышления.
- Теперь... - Я усмехнулся. - Где теперь эти мыслители? И ведь не заметно нынче, чтобы кто-нибудь гнал, травил. А никаких мыслителей просто нет.
Петя пристально и недобро взглянул на меня, а затем и по сторонам огляделся, как бы ища, кому пожаловаться на мои жестокие умозаключения.
- Ну, это ты напрасно... - пробормотал он.
- Да, Петя, - торжествующе пошел я дальше, - нет и не будет, не будет до тех пор, пока каждый не заглянет в свою душу, не обнаружит в ней пустоту и не осознает необходимость борьбы с этой пустотой, борьбы до победного конца. Не хочешь же ты, Петя, сказать, что те... твои друзья, те, выточенные... что они будто бы мыслители?
Моего внезапно прорвавшегося пафоса Петя не снес, заметался, вскипел:
- А ты и в них, по-твоему, разобрался? Все уловил, постиг и расставил по полочкам? Пришел, увидел, победил? А выкусить не хочешь? Не хочешь взамен триумфа отведать чего-нибудь обескураживающего?
- Кстати, о них, - проговорил я задумчиво, всем своим видом предлагая Пете заключить перемирие. - Давно хочу поговорить с тобой, причем спокойно, как говорится, в атмосфере доброжелательства, и вообще как-то, знаешь, задушевно, что позволит нам не только хорошо разобраться, но и решить многие частные вопросы, удариться, так сказать, в подробности, а тема... Впрочем, есть кое-что, и это уже предварительное замечание, о чем я хотел как о большой литературной проблеме говорить еще до знакомства с тобой, а если брать конкретно тебя, так даже и не с тобой и тебе подобными, а в целом с людьми, но теперь это отошло на второй план и кажется просто глупостями про Иванова, про Петрова, про то, как они, подлецы, отпетые мошенники, поссорились, хотя с юридической точки зрения гаже Иванов, загнавший Петрова в угол. А с литературной?
Мой друг не мешкая рассудил:
- Чтобы достичь литературной точки зрения, нужно обратиться к примерам из больших книг, являющихся вечными спутниками человечества, и, опираясь на них, сделать выводы.
- Ничего этого не нужно, Петя. Я же говорю, у меня теперь другая тема. Я даже толком не помню про весь тот вздор, то есть кто там в действительности виноват, а кто прав, кто кого загнал в угол, может, Петров Иванова, а скорее всего, оба они виноваты, оба хороши, как оно и бывает, когда люди что называется одного поля ягоды. Я уже другим захвачен, другим увлечен. Не приходится ждать, что Наташа присядет с нами рядышком, пустится любезничать, щебетать там как-нибудь, но тебе-то что за смысл становиться в позу, словно ты монумент, каменный гость? Я и говорю, что для нас самое правильное и милое дело - поговорить по душам. Ты говорил в прошлый раз о своем увлечении, так допустим, я им-то и увлекся. И это не легкомыслие, это необходимость, а коль необходимость, в осознание ее, стало быть, что-то непременно вкладывается. Ясно, что в нашем случае это свободный подход к побочным проблемам разного толка, а его мы как раз и видим на примере моего анализа твоей семейной жизни. Я провел его на скорую руку, но это ничего, главное, что мы поняли друг друга и дальше пойдем все так же вместе. Положим, я не могу с бухты-барахты назвать мыслителями твоих друзей, но что они интересны, выделяются из общего ряда и даже поразительны в чем-то, как высоко в небо занесшиеся птицы, разве я стану это отрицать? И вот о них, о птицах этих, я и хочу поговорить.