Читаем Иное утро полностью

В этом заключалась основная проблема исследования обелисков – люди не хотели его исследовать. Всякий раз когда к нему кто-то приближался, как это описал один из ведущих ученых, у человека возникало “глубинное чувство непричастности”. Хоть обелиск и был реальным, и отображался на снимках или на него можно было смотреть не отводя глаз, но трогать его не хотелось и изучать тоже. Многие так же сообщали о возникших впоследствии кошмарах, нарушении сна, галлюцинациях и бредовых идеях. Решение данной проблемы казалось было на поверхности – просто собрать образцы посредством запраграмированного робота-помощника. Но и тут обелиск смог себя защитить.

Собранные данные не хотелось читать, анализировать, собирать воедино и подводить хоть к каким-то логическим заключениям. Цифры на экране расплывались, начинала болеть голова, а всякая мысль, более-менее ведущая к осознанию, пропадала через секунду.

Разум и восприятие вот что стало не тем с момента падения человеческой цивилизации – люди начинали сходить с ума. Но и с этим утверждение тоже все было не так гладко как могло было бы показаться. Сумасшедшие, несомненно, существуют но они были и до масштабной трагедии. Но тут было одно “но”. Все сошли с ума так или иначе. А когда все больные – никто не болен.

Люди начали видеть, слышать, чувствовать то чего не существовало или существовало и проходило у других людей. Так называемая “телепатия” начинала иметь за собой хоть какие-то научные доказательства и их можно было проверять. Люди видели сны других людей, слышали что хотели им сказать их домашние питомцы, слепые обрели зрение хотя их сетчатка глаза все еще была повреждена как и зрительные нервы. Люди не сошли с ума и это стоит понимать точно – ведь их ум просто изменился.

Однако обелиски возникшие по всему миру пугали. И пугали они так сильно человеческую душу что некоторые сходили с ума по-настоящему. В ряде стран были приняты законы о массовых чистках “несогласных со знанием обелиска”, а где-то появились религиозные течения соединяющие все остальные верования.

Социокультурологи назвали бы это “массовой истерией”, что они и делали, но потом пришел июнь и все в корне изменил.

Ч5.

Когда мир катиться в ад, зачастую, люди особо хитрой наружности пытаются этим воспользоваться и бесщадно начинают врать чтобы набить себе какие-то баллы социального рейтинга в обществе. Врут они не из-за своей какой-то там абстрактной злости на мир, а только из-за того что хотят в этом безумном мире прожить чуть-чуть больше и чуть-чуть лучше. Они начинают ходить под властями, втираться в доверие, выдумывать небылицы и наживаются на горе тел.

Но как часто водится в пруду всегда будет рыба побольше. И на всякую крысу у нас будет своя сова. Или найдётся волк с клыками поострей, а паутина большого паука вовсе не паутина, а маленькое гнездышко из которого выпрыгнет хозяин и утащит тебя в недра. Если это относить к людям то можно сказать – всегда кто-то будет умней тебя. Или хитрей. Или все вместе. А тогда и страшней.

Мелкие культы поклонению обелиску проросли в умах людей когда в сеть утекла фотография необычайной четкости и собственной притягательно-отталкивающей энергией. Люди смотрели на нее часами и старались вычеленить из своих умазаключений верную мысль. Верной мысли, как казалось, быть не может в том времени когда он только зарождался. Люди глупы по своей натуре. И люди стали приписывать обелиску что-то божественное, что-то инопланетное, что-то вне нашего разума. Были ли они правы? И да, и нет. Они обсуждали только первый возникший из ниоткуда столб. Культ зародился в буйстве теорий и бреда. Но на этом нельзя было как-то навариться. Суп только начинал варился.

В июле овощи окончательно пропарились теориями заговоров и лицезрением чего-то из-рамок-вон-выходящего на фотографиях в других странах и других континентах. Логика в этом присутствовала. Столбы возникали на определенном, и главное, точном друг от друга расстоянии и в точно-определенном промежутке времени. Каждые две недели, семнадцать часов и три секунды появлялся новый обелиск.

В цифрах искали ответ – не находили, в расстоянии искали ответ – не находили, в структуре и в ощущениях искали ответ – но и это тщетно.

Безумие нарастало все в больших и больших масштабах пока не вырвалось в этот мир двадцать седьмого марта в виде катастрофы в западной части Малайского архипелага на острове Суматра.

Первым заметили небольшую группку Бородоногих вальяжно прохаживающихся по теплому песку и лениво облизывающих некоторые понравившиеся им камешки. Потом, как и всегда бывает, возникла полномасштабная паника населения. Еще позже – абсолютное их истребление неизвестными существами.

После двадцать седьмого марта такие происшествия стали повсеместными, и вот их вполне можно было изучать без каких-либо осложнений на желания действий. Монстры хорошо убивались, монстры хорошо вскрывались, монстры хорошо поддавались химическому анализу.

Но, как и в любом предсказании скорейшей гибели человечества, тут были особенные “НО”.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное