Иногда Карлсоны возвращаются

Честно сознаться, Александр Борисович не в состоянии судить, был рекламный ролик хорошим или так себе. Он лишь краем глаза замечал, как молоденькая актрисулька на экране сексуально изгибалась, демонстрируя части тела, цензурно дозволенные к обнажению, вокруг которых вилась мультипликационная цветная лента, демонстрируя негу и ласку косметики «Do»… Несравненно больше его интересовала реакция сотрудников «Гаррисон Райт». А сотрудники «Гаррисон Райт» напряженно и даже несколько затравленно поглядывали на французов. Французы же созерцали происходящее на экране с каменными лицами.

– Леонид, вы не могли бы повторить последние секунды ролика? – по-английски прозвучала в гробовой тишине реплика Жюля, заставившая всех вздрогнуть, как шаги Командора.

Леня кивнул и поспешно нажал на кнопку компьютерной мыши. Вновь зазвучали последние такты музыки.

Женский голос интимно промурлыкал по-русски:

– Косметика Do. Уход от и Do.

– Если можно, – вмешался теперь Джим, – чуть раньше, до пэкшота… да, вот здесь, на крупном плане актрисы. Нажмите на паузу.

На экране застыло девичье лицо. Нежная кожа, мягкая улыбка. С точки зрения Турецкого, не Мона Лиза и не Анджелина Джоли, но ничего себе мордашка, смазливенькая. Во всяком случае, для рекламы косметики она вполне подходит… Однако Жюль, очевидно, придерживался иной точки зрения, потому что заговорил в быстром темпе, почти визгливо:

– Мы утверждали другую актрису… Относительно этого лица мы отмечали, что оно недостаточно гламурно.

– Но это лицо было утверждено вами как бэк ап… – постарался оправдаться Леня.

– Господин Легейдо сумел тогда нас убедить, – возразил настырный Жюль. – Но вы не предупредили нас о форс-мажоре с вашей основной актрисой перед съемками.

– Как? – Леня больше даже не делал попыток улыбаться. – Разве Кирилл не отправлял вам сообщение, что актриса…

– Было одно сообщение, но в непонятной формулировке, – заявил Джим. – Мы не придали ему значения.

– Мы разделяем ваше горе и скорбим с вами о кончине господина Легейдо, – припечатал Жюль, – но вынуждены сказать, что фирма Do не может оплатить этот ролик и продолжать сотрудничество.

– Что ж, это ваше право… – помолчав, ответил Леня. – Однако хочу напомнить вам о гарантийном письме, которое вы предоставили банку, давшему нам кредит в 300 тысяч евро на эти съемки.

– Леонид! – надменно сказал Джим. – Несмотря на трагическую кончину господина Легейдо, мы очень удивлены, что вы, как исполнительный директор, не знаете, что творится в вашем агентстве.

– На этапе подписания сметы господин Легейдо заверил нас, что гарантийное письмо не требуется, – поддержал его Жюль. – Мы не подписывали никакого письма…

– Если у вас есть сомнения, – снова Джим, – вы можете связаться с нашими юристами или обратиться в международный арбитраж.

На Леню было жалко смотреть. Обессиленный, он опустился на стул. Глаза его неподвижно уставились в пол. Прочие сотрудники «Гаррисон Райт» замерли, точно фотограф скомандовал им: «Сейчас вылетит птичка!» Вот только выражения их лиц вряд ли подходили для групповой фотографии…

Нанеся последний удар, французы поднялись с места. И вот тут-то, словно желая подсластить пилюлю, Жюль произнес единственное за все время общения с агентством более или менее русское слово:

– Дозвиданья!

Оба француза вышли из переговорной. Повисла недобрая тишина. И в этой тишине, необычно медленно, словно с трудом проталкиваясь сквозь ее плотность, Таня подошла к городскому телефону, сняла трубку, нажала две кнопки.

– Скажи всем, чтоб зашли в переговорную, – скомандовала в трубку креативный директор. – Да, сейчас. Да, все, кто сейчас в офисе.

Ведущие сотрудники агентства ждали. Турецкий в силах был прекратить происходящее, но ждал и он: во что выльется этот спектакль? В дверях появились несколько парней и девушек – человек семь. Не понимая, очевидно, зачем их вызвали, они нерешительно толпились у входа.

– Ребят, проходите, садитесь! – радушно замахала руками Таня. – Сейчас наш строгий и принципиальный исполнительный директор Леонид Савельев расскажет нам, как он разорил наше агентство…

Леня, продолжавший до сих пор так же убито сидеть на стуле, поднял голову. Действительно ли глаза у него были заплаканы, или это померещилось Турецкому вследствие плохой освещенности переговорной?

– Что? – простонал Савельев. – Таня, ты что говоришь?

– То, что знаю. – Таня рубила наотмашь, сплеча. – В чем уверена. Ты, Ленечка, создал себе якобы безупречное алиби… – Произнося это, Таня шагала с гордо поднятой головой взад-вперед перед экраном, на который до сих пор проецировалось лицо актрисы. По гневному лицу Тани пробегали свет и тень. – Ты всем вокруг говорил, что Кирилл подписывал сметы с французами без тебя. И так могло показаться со стороны, потому что общался с людьми всегда он, а тебя было как-то не видно…

– Таня… это что, и есть твои доказательства? – Леня будто бы не мог поверить своим ушам.

– Да! Еще ты говорил, что все финансовые документы по этой теме – в директории Кирилла, и вскрыть ее ты не можешь.

– Я и сейчас так говорю! – взвился исполнительный директор.