Иногда оно светится (СИ)

— Не думаешь же ты, что они поверят тебе? — усмехнулся я беззлобно, — У тебя нет и шанса из сотни. К тому же почти голый, в моей рубашке… Уверен, они решат, что мы совсем не скучали тут. Разумеется, весь путь до Земли они будут обсуждать это, в полете не так уж много развлечений, а через два дня после того, как вы сядете, об этом уже будет знать каждая газета и каждый информ-канал в Солнечной системе. Ты даже представить не можешь, как быстро распространяются такие новости. Не веришь мне? Котенок, мне все равно. Это никак не повредит моей репутации или репутации рода, для герханца в этом нет совершенно ничего особого, да и редкий имперец осудит это. К тому же я никогда не вернусь обратно. Когда ты единственный человек на планете, тебе все равно, что происходит за ее пределами. Я буду жить тут до конца. А у тебя впереди долгий путь и люди, стоящие вдоль этого пути, будут смотреть на тебя не как на пленного воина, они будут смотреть на тебя как на мое отражение. Слава моего любовника — она прилипнет к тебе до конца твоих дней. Тебе никогда уже не дадут покоя, даже в глубокой старости. Эту печать тебе придется носить до последнего, но выдержишь ли ты ее вес?.. Представь себе, что будет в исправительном комплексе. Думаю, ты догадываешься, что происходит с людьми, которые попали туда с… с такой репутацией. Нельзя сказать, что их жизнь после этого заканчивается, но тебе придется сильно измениться. И уж конечно, у тебя не останется ничего от того, чем ты дорожишь сейчас. Ничего, это все будет не скоро, может корабль прибудет вовсе через полгода… Надеюсь, не сильно напугал тебя перед сном. Ну, спокойной ночи. Иди.

Он хотел броситься на меня, но я предупреждающе выставил перед собой руку.

— Не стоит. Ты уже пытался.

— Ты не сделаешь этого… — он дышал очень тяжело, — Ты не посмеешь.

— Да? Откуда ты знаешь? — удивился я, — Для меня это совсем не сложно.

— Сволочь.

— Разумеется. Мир вообще не очень любезен, Котенок. Я стараюсь соответствовать твоим представлениям о настоящем герханце и, кажется, у меня уже получается, не так ли?

— Я…

— Да, это шантаж, — я обезоруживающе улыбнулся и скрестил на груди руки, — Мы взрослые люди и нам привычнее называть вещи своими именами.

— А если я…

— Разумеется, тогда я ничего и никому говорить не буду. Конечно, слухи будут, без этого никак, но без моих слов они умрут раньше, чем местные бактерии, которых вы прихватите в шлюзе. Делай выбор.

— Но… я… — он смотрел на лежащие вещи, в глазах его, широко открытых, был страх.

— Малыш, — я очень медленно и осторожно положил руку на его плечо. Он все равно вздрогнул, — Мы в жизни боимся многих вещей. Очень часто мы боимся глупостей, таких, который боятся нет смысла или глупо. Иногда наши страхи оказываются сильнее нас, вырываются наружу и начинают делать за нас выбор. Тащат нас на аркане туда, куда надо им. Ты боишься, что будешь выглядеть смешно в моих глазах. Или не смешно, а скажем так… неоднозначно. Так вот — этот страх тянет тебя не в ту сторону, Котенок. Ты не будешь выглядеть для меня смешно и уж тем более я не вижу в тебе потенциального любовника. Извини, но ты не в моем вкусе и у тебя никаких шансов. Ничего не поделаешь.

— Да? — он очень хотел в это поверить, я видел по его глазам. Хотел — и боялся.

— Слово воина. Ты хороший парень и мне нравится просто быть с тобой и помогать, чем могу. То, что я делаю — оно для тебя, Котенок. Своих целей я добиваюсь гораздо быстрее и наглее, уж можешь мне поверить. Веришь?

— Я не верить герханцам.

— Хорошо.

Он протянул руку к одежде, прикоснулся и едва ее не отдернул. Потом набрался смелости и осторожно, будто держа огромную медузу, прижал их к груди.

— Ты обещаешь.

— Да.

— Хорошо, — он вышел из кухни и скрылся в своей комнате.

Я устало выбил из пачки сигарету, закурил. Потом спохватился, включил вытяжную систему чтобы прогнать дым, сел ближе к окну.

Тебе мерзко, Линус? Должно быть мерзко. Ты был жесток с ним, ты намеренно испугал его. Для его же блага? Ты веришь в это?..

У сигареты был отвратительный вкус, я докурил до половины и затушил о крышку мусоросборника.

Минут через пять я услышал его шаги в коридоре. Осторожные, робкие. Судя по звуку, он даже одел ботинки. Из кухни в коридор падало пятно желтого света, на его границе что-то шевельнулось и замерло.

— Иди сюда, — сказал я, — Не стесняйся.

— Я…

Голос у него был беспомощный, тонкий. Мне захотелось обянть его, как тогда, на острове, прижать эту глупую вихрастую голову к груди и дать ему хоть что-то. Не любовь, но хотя бы какую-то светлую частичку. Согреть.

— Все в порядке, не бойся.