Подо мной парил шнырек. Как огромное подводное растение, он покачивался в волнах, взметая своей черной мантией песок. Ни головы, ни глаз, ни тела — просто множество угольно-черных лоскутов, которые полощутся на ветру. Грозные, завораживающие движения, однако без капли смысла. Я поплыл к нему, делая быстрые взмахи левой рукой, а правой сжимая резак. Бесполезное оружие. Даже покромсай я шнырька на тысячу лохмотьев, у него останется достаточно силы чтобы раздавить меня. Никаких жизненно-важных органов, ударом в которые я смог бы убить или хотя бы замедлить эту морскую смерть, чудовищная живучесть и проворность. Я хорошо представил, как трутся друг о друга сминаемые чудовищной силой ребра, как крошатся под этим напором кости и лопается кожа, а по воде распространяется багрово- красный плотный туман. Адская боль в голове, мгновенная вспышка перед глазами, холодный ток боли в разорванном теле — и Линус ван-Ворт превращается в труп. Просто и безжалостно, как все в природе.
Утробный рокот воды в ушах, тяжелые ритмичные удары сердца…
Котенок был жив, но без сознания, судя по всему. Он буквально лежал на шнырьке и я видел его безвольно раскинутые в разные стороны руки, запрокинутый бледный подбородок и бугорок кадыка. Он не мог всплыть потому что шнырек, расправляя свои бесконечные вуали, удерживал его, создавая сильное, невидимое с поверхности течение. Котенок словно лежал на огромном черном цветке, который ни секунды не оставался без движения, играя своими отвратительными лепестками. Одна из вуалей на моих глазах зацепила его, но прошла дальше, даже не повредив кожи, лишь заставив задраться рубаху. За ней шла вторая, она мазнула Котенка по лицу, но тот даже не открыл глаз.
Я понял, почему так медленно приближаюсь, несмотря на то, что гребу изо всех сил и в легких быстро тают крупицы драгоценного кислорода. Придерживая свою добычу, шнырек пятился на глубину, одновременно создавая за собой барьер. Это был чертовски большой насос и в какой-то миг я понял, что не успею. Шнырек скользнет вниз с Котенком в своих медузьих объятьях, туда, куда я не смогу опуститься, в стылые глубины. И я не смогу ничего сделать, буду лишь беспомощно наблюдать, как растворяется в мутной воде силуэт его тела. Вероятно, шнырек при всей своей безмозглости был озадачен. Ему еще не приходилось встречаться с человеком и, заполучив неожиданную добычу, решил на всякий случай тут же отступить с ней туда, где будет в безопасности и где сможет, не торопясь, хорошо ее обследовать. После чего съесть.
Изо рта вырвалось несколько пузырей, я зажал зубами рукоять резака и освободив правую руку, рванулся вниз. Плыть было тяжело, я словно пытался пробиться сквозь густой кисель, который все норовил вытолкнуть меня на поверхность. Почувствовал меня шнырек или нет, но он намеренно создавал течение и направлял его в мою сторону. Возможно, естественный защитный механизм, но в ту минуту я об этом не задумывался.
Единственное, что я видел — запрокинутую голову Котенка и развевающиеся волосы. Я сжигал кислород, не думая о том, как буду плыть обратно. Я не экономил силы для обратной дороги. И больше всего боялся, что не успею. Что шнырек доберется до глубины и канет вниз камнем, утаскивая свою беспомощную добычу. И что за секунду до того, как вода попадет в его легкие, Котенок очнется и я успею посмотреть ему в глаза.
Перед глазами замельтешило, противно сжало грудь. Но я приближался и в крови моей была кислота боя, предчувствие того, что у меня будет шанс нанести удар. Хотя бы один. И я знал, что не промахнусь.
Шнырек, пятясь, наткнулся на камень размером больше его самого и поросший кусачками. Он решил не обойти его, а перетечь поверху. Черная туша беспокойно шевелясь стала пробираться сбоку и я почувствовал, как постоянное давление, которое я чувствовал лицом и грудью, ослабевает. Второго шанса у меня не было.
Я рванулся так, что, казалось, заскрипели готовые разорваться сухожилия и застонал позвоночник. Я рвался вперед нерассуждающей торпедой и все что я видел, укладывалось в алые окружья, похожие на те, что я видел в визоре прицела моего штурмовика много лет назад.
Я многое упустил в этой жизни, Котенок, но тебя я не упущу.