Иногда оно светится (СИ)

Котенок обмяк, то ли от усталости, то ли от шока. Он болтался на моем плече мертвой куклой, только голова его при каждом махе билась о мое плечо. Шнырек бесшумно скользнул еще выше и зашел чуть вперед. Оставалось немного. Глупо было бороться дальше, царапать руки об это стекло, вырастающее на пути, глупо было жечь собственные легкие в попытке хотя бы на мгновенье отдалить смерть. На Герхане не боятся смерти. Если она неизбежна, надо собраться и встретить ее лицом к лицу, как врага в поединке. А после — принять ее как друга. Или как прикосновение любимой женщины. Мягкое, уводящее в темноту. Как воссоединение с Космосом.

Я сделал все наоборот. Как всегда в жизни.

В висках застучали мерзкие каленые молоточки, тело наполнилось огнем, выкипающим через поры. Я плыл так, как никогда не плавал — ни до, ни после. Бросился в сторону, потом в другую, не замечая ничего вокруг кроме ползущего под нами чернильного пятна. И снова. И снова. Я продирался сквозь воду, как ослепший от боли олень продирается сквозь заросли колючего кустарника. Я рвался, тянул жилы, вкладывал все. Я плыл как одержимый. Волны хлестали в лицо. Я видел только чернильное пятно — и еще резкий стальной силуэт катера, по ватерлинии которого плясало море. В мозгу все полыхало, там горели дни, часы и минуты, там горел я сам. Мое тело не было телом человека, оно обрело ту стремительную нерассуждающую хищность, которую обретало в бою. Я остался в стороне — маленький придаток большого организма, дублер-пилот с отключенным интерфейсом управления.

Кипящее, опаляющее сияние боя. Движение, скорость, пространство.

Серая стрела, несущаяся сквозь ледяную бездну Космоса.

Котенок начал соскальзывать, я схватил его зубами за волосы. Он даже не застонал.

А потом вдруг оказалось, что я держусь за канат, свисающий с борта. Шнырек отсталметров на десять, он казался немного удивленным и обескураженным, хотя на самом деле не мог чувствовать даже боли, не то что удивления.

— Залазь!

У Котенка дрогнули веки, зрачки под ними оказались крошечными, почти неразличимыми. Я хлопнул несколько раз его по спине, взгляд быстро стал осмысленным. Он всегда приходил в себя очень быстро.

— Залазь! — крикнул я еще раз, подняв его одной рукой, а другой дергая за канат.

Его не надо было упрашивать дважды. Он молнией взлетел наверх, только мелькнули белые пятки. Шнырек был совсем рядом, он несся на меня у самой поверхности, поднимая облако растворяющихся в воздухе мельчайших брызг. Я подтянулся и, вытянув тело из воды, уперся ногами в теплый борт. Шнырек беспокойно заворочался подо мной. А я стоял в метре над ним, смотрел не щуря глаз, на солнце и думал только о том, в каком непривычном порядке идут по небу облака. С меня потоком лилась вода, все тело гудело, как отлитое из чугуна, а я стоял, уперев ноги в борт и держа в руках трос. Не меньше минуты.

Запах краски и моря. И запах соли.

Только потом я стал подниматься. На металле оставались мокрые отпечатки моих ступней.

Сил у Котенка хватило только на то чтоб перекинуть тело через борт. Он лежал почти тут же, на боку, глядя каким-то серым взглядом на свои покрасневшие руки. Рубашка была на нем, лишь развязался узел на талии. Штаны же исчезли, из-под белой ткани выглядывали обнаженные ноги. Смыло. С ремнем.

Увидев меня, Котенок вздрогнул и дрожащими руками попытался прикрыть ноги полами рубашки. У него был такой вид, будто он побывал на том свете, одно веко дергалось. Я сел напротив него. Даже не сел — рухнул на бок, едва успев выставить ладонь. Проходящее напряжение медленно пережевывало нервные волокна, ползло вниз по телу. Мы лежали на палубе друг напротив друга — измочаленные, мокрые, распластанные как морские звезды.

— Шшнырек… — сказал с трудом, стуча зубами, Котенок.

— Шшволочь… — подтвердил я, отплевываясь от его волос.

И тогда он засмеялся.

— Тебе нужна одежда, — это было первое, что я сказал, когда мы вернулись на маяк, — Не могу смотреть на твои голые ноги.

Маяк поднимался из воды, огромная игла, воткнутая в водную гладь. Закатный огонь таял на его вершине, растекаясь по стеклу, издалека казалось, что верх его объят неподвижным пламенем. «Мурена» тихо рокотала на самых малых, осторожно подбираясь к косе, она совсем не устала и не спешила занять свое место. Как и я, она была навсегда привязана к этой планете — никто не станет вытаскивать эту махину на орбиту, когда вокруг полно современных и новых катеров, способных плавать в жидкости любой плотности и состава. Она была лишь предметом и спокойно воспринимала свою судьбу.

— Не смотри, — отозвался Котенок, висящий на перилах и глядящий на маяк. Полы рубахи он теперь не подвязывал, она прикрывала его почти до самых коленей, являя что-то вроде туники.

— Ну уж нет, придется тебе что-то подыскать. И не смотри на меня так. Представь, о чем подумают те, кто будет забирать тебя отсюда… Держу пари на ящик «Шардоне», они подумают, что ты чертовски весело проводил тут время.

У Котенка порозовели уши. Лица его в тот момент я не видел.

— Не подумают!