Иногда оно светится (СИ)

Он вышел, очень медленно. На ногах у него были штаны, блестящая черная кожа обтягивала его как родная, но от этого, увы, не выглядела более мужественно. К низу штанины немного расширялись и болтались парусами, не касаясь ботинок на высоченной платформе. Я поймал себя на том, что смотрю на его стройные ноги. Пояса он застегнул, отчего его талия сделалась еще тоньше. Рубашка была ему чуть великовата, но совсем чуть, мягкая ткань свободно лежала на нем. Несмотря на долгое время, проведенное в шкафу, рубашка ничуть не помялась, ткань блестела свежо и ярко. Только на груди болтались лишние складки. Котенок тщательно застегнул все пуговицы до самого горла.

И теперь он стоял, не в силах поднять на меня глаза, свесив голову, сжав крепко ноги и прикрывая скрещенными руками живот. Щеки у него были такого цвета, что закат на их фоне бледнел. Он выглядел… может, не так, как подобает выглядеть парню в шестнадцать лет, но хорошо. Одежда чересчур подчеркнула его субтильность, особенно облегающие штаны, увидь я его в первый раз — почти наверняка бы решил, что это молоденькая девушка. К тому же, сгорая от стыда, Котенок в непривычной для себя одежде, смотрел только в пол и крутил пальцы, что тоже ничего не добавляло ничего к образу мужественного варвара.

«Он красивый, — шепнул тепло в щеку голос, — Ты ведь видишь это. Он действительно симпатичный… Смотри, какие ноги… Идеально сложен, верно?»

Я придушил шепот, наступил ногой на его змеиный липкий хребет. И улыбнулся.

— Очень хорошо. Рубашка под цвет твоих глаз… Тебе идет.

ГЛАВА 12

— Линус.

Я сидел на верхнем этаже маяка, когда услышал его голос. Стоял ясный весенний день, из тех, которые приносят на теплых крыльях прохладный сильный ветер. Я сперва собирался выйти в море чтобы снять показания авто-зондов, но передумал, позволил лени одержать верх. Какие-то биологи много лет назад наставили вокруг маяка зондов и время от времени мне приходилось обходить их, собирать информацию и отправлять ее через спутник. Течения, температура воды, пути миграции рыб, сейсмическая активность в районе дна… Это было той обязанностью, которую можно отложить. В этот день мне не хотелось покидать маяк.

Я сидел в кресле с ногами, лениво листал книгу, глядел на море. Сегодня оно было золотистым, ласковым. Еще полтора месяца — и придет лето. Можно будет купаться у косы, ловить жежчужниц, плавать без осточертевшего гидрокостюма… Уже без Котенка. Я опять буду один.

— Линус.

— А? — от неожиданности я чуть не выронил книгу. Черт тебя побери, нельзя же так подкрадываться!

Он стоял на пороге, смущенно глядя в сторону и теребя пояс.

— Доброе утро, Котенок. Уже поел?

— Да.

— Заходи, заходи. Ты мне не помешал, не бойся.

Котенок всегда избегал заходить на верхний ярус, да и моего общества никогда не искал, я удивился. Но к удивлению примешивалась и радость.

— Что делать ты? — спросил он, косясь на книгу в моих руках.

— Читаю. Стихи. Я выписываю книги сюда, когда не забываю. Ты читаешь по-имперски?

Он покачал головой.

— Плохо.

— Можешь послушать. Вдруг понравится? Вот…

Я зашелестел страницами. Не то, не то… Ну хотя бы… Мне хотелось найти для него что-то особенное. Хотя я и понимал, что врядли ему понравится то, что нравится мне. В узоре строк не будет ничего интересного для него и вихри поэзии для него ничто по сравнению с вихрями схватки. Я искал минуты пол, выбирая, отбрасывая и выбирая вновь. Герханских авторов я отсеивал сразу — несмотря на всю витиеватость изложения и неважное знание языка, Котенок нашел бы здесь, отчего покраснеть.

Я хотел показать ему что-то красивое. Показать, что красота может быть заключена не только в бою, надо лишь найти ее и разглядеть, смахнуть пыль с чистой алмазной капли.

Потом я бросил это бесполезное занятие и открыл книгу наугад.

— Давай вот это…

Я стал читать, тихо, с плавными интонациями, немного нараспев:

Отгорело, оплавилось, преобразилось

Почернело, сажа липнет на кожу

Терпеливо сжигаю в огне я свою позолоту

И весна дышит в шею, смеется тихонько

Тянет в форточку жаркую сытую рожу

Отгорело. Осыпалось. И слой за слоем

Я ищу под своей золоченой броней

Ту самую ржавую мелочь

Эту самую кислую горечь

То, что называется мной

Отгорело. Молитва — смешок

Стружки золота мотыльками

Садятся покорно у каменых ног

Тень густую бросает золоченый сапог

Веками, веками, веками…

Я захлопнул книгу.

— Все? — безразлично спросил Котенок.

— Нет, там еще много. Но это не совсем то, что надо. Тебе не понравилось?

Он поковырял пальцем пояс.

— Красиво.

— Это Обуялов, из раннего. Я лучше найду тебе что-то другое.

Он ничего не сказал, я вновь открыл книгу и стал листать свежие еще, пахнущие типографией, страницы. Взгляд наткнулся на красивые ломанные строки и, еще прежде, чем схватить хотя бы одно слово, я почувствовал, что это ему понравится.

— Ну слушай. Кхм…

Рассечено, изломано судьбою -

Здесь небо не воздух, а иприт

А мы стоим, мы все — герои

Мы выкованы той же злой судьбою

И — воля ваша! — мы не ляжем,

Пока над нами это небо не сгорит!

Там был песок, кровавою рудою

Ложился он на лица и тела

Гремело сзади и кричал там кто-то