Иной Сталин

Но подобная программа действий выглядела слишком необычной для делегатов конгресса. Ведь она оказывалась не просто новым курсом. Она ломала все привычные представления тех, кто знал только подполье, борьбу, тюрьмы, жертвенность, мыслил категориями уличных боёв, баррикад, забастовок, тайных складов оружия, нелегальных типографий. Тех, кто при всём желании никак не мог сразу, в одночасье отказаться от всего, чем жил раньше, и вступить в иную, незнакомую жизнь — баллотироваться в парламент, становиться депутатом, речи произносить открыто, вполне законно, не боясь появления полиции, и не перед товарищами по борьбе, а перед некими безликими избирателями. А потому всё, о чём вдохновенно, ярко, горячо говорил человек, проведший в застенках Моабита почти год, состязавшийся в ходе Лейпцигского процесса со скамьи подсудимых не с кем-либо, а с наци номер два — Герингом, так и осталось всего лишь текстом доклада.

Редакционная комиссия конгресса предельно выхолостила резолюцию по докладу Димитрова, вполне сознательно внесла в неё только привычное для себя содержание, не несущее ничего нового:

«Стремясь объединить под руководством пролетариата борьбу трудящегося крестьянства, городской мелкой буржуазии и трудящихся масс угнетённых национальностей, коммунисты должны добиваться создания широкого антифашистского народного фронта на базе пролетарского единого фронта»[204].

И всё же одно вроде бы совершенно частное положение, высказанное Димитровым, — о поддержке в особых случаях социал-демократических правительств, что безусловно было вызвано необходимостью пусть и иносказательно, но подвести теоретическую базу под создававшийся Восточный пакт, неожиданно поддержан выступивший с третьим докладом Эрколи (Пальмиро Тольятти), генеральный секретарь Итальянской коммунистической партии. Он, несмотря на совсем недавнее негативное отношение к народному фронту, всё же принял его идею. Тольятти активно участвовал вместе с Димитровым не только в подготовке конгресса, но и в разработке нового курса для Коминтерна. Он сумел добиться, чтобы в резолюцию хотя бы по его докладу включили следующее положение:

«Если какое-либо слабое государство подвергнется нападению со стороны одной или нескольких крупных империалистических держав, которые захотят уничтожить его национальную независимость и национальное единство или произвести его раздел (здесь явно подразумевались Австрия и Чехословакия — Ю.Ж.)… то война национальной буржуазии такой страны для отпора этому нападению может принять характер освободительной войны, в которую рабочий класс и коммунисты этой страны не могут не вмешаться»[205].

Разногласия, отчётливо проявившиеся в ходе конгресса Коминтерна, нашли своё выражение не только в содержании докладов, выступлений и резолюций. Приняли они и откровенно личностный характер. Георгий Димитров, а также Д.З. Мануильский — секретарь ИККИ и формальный глава делегации ВКП(б), отказались впредь работать совместно в руководящих органах Коминтерна с И.А. Пятницким, не поддержавшим новую стратегию международного коммунистического движения. Сталин, вынужденный выступить в роли арбитра, принял, естественно, сторону Димитрова и Мануильского. 10 августа, ещё до закрытия конгресса, он провёл через ПБ решение, предопределившее обязательный и незамедлительный «переход т. Пятницкого на другую работу»[206]. Как отмечалось выше, спустя неделю Сталину пришлось согласиться с назначением коминтерновца-ортодокса на должность заведующего политико-административным отделом ЦК с введением тем самым Пятницкого, так же как ранее и Баумана, во второй эшелон власти, несмотря на все, несомненно, имевшиеся разногласия по важнейшему вопросу — о проведении радикальной политической реформы.