Иностранец ее Величества

С горя стоим с Джимом и болтаем, комментируем происходящее. Джим уверен, что анархисты, как всегда, наломают дров, вернее, витрин и машин. И дискредитируют весь марш в целом. В глазах и властей, и обывательских масс. Запомнятся новости о погромах, а не лозунги и требования демонстрантов. В ходу теория заговора: мол, полиция нарочно анархистов поощряет. Я в это не верю, Джим колеблется. Рассказывает, что видел сегодня анархистов в каких-то боковых улочках, как они перестраивались неподалеку, разбивались на хорошо организованные группы, у каждой свой лидер, но есть и общий координатор. Какие же это анархисты? Штурмовики какие-то! В чем их отличие от скинхедов, от нацистов? Мы обсуждаем наше общее подозрение, что этим молодым людям просто хочется размять кости, выплеснуть накопившуюся внутри агрессивную злую энергию, а лозунг может быть в конечном итоге любой. Хотя приятно вдобавок ощущать себя революционером, борцом против всесильных зловещих корпораций и банков, одним из тех, кого так убедительно изображают во всяких триллерах. Но главное все-таки подраться, подебоширить, поломать что-нибудь. Откуда только такие англичане берутся, спрашиваю. Джим пожимает плечами. По какой-то ассоциации вспоминает, как ехал до Пикадилли на кэбе — чудом успел проскочить. Так кэбмен ему рассказывал, что только что купил себе электронную книгу «Киндл». И теперь взялся наконец читать «Войну и мир» Толстого. А то раньше все никак не мог собраться, потому как тяжело и страшно неудобно такую томину в руках держать.

Не знаю, что тут важнее: сам ли факт, что шоферюги в зрелом возрасте интересуются Толстым. Или то, как этому обрадовался дружище Джим. Или, наконец, то, что он старается виду не подать, как обрадовался, рассказывает так, между прочим, равнодушным тоном, но в душе гордится. Демонстрирует то, что называется английским лицемерием. А на самом деле — это нечто другое, гораздо более сложное. Стыдно показывать свои эмоции, навязывать их другим. И вообще, джентльмен должен быть невозмутим, сдержан, даже холодноват. Никакой вовлеченности, никакой необъективности, тем более восторгов. Даже если ты современен и крут, как Джим.

Джентльмены встречаются и среди таксистов, и среди рабочих. Знания и воспитание не одно и то же, но часто они идут вместе. Сталкиваешься время от времени, но регулярно и с хорошими манерами, и с высоким уровнем начитанности и самообразования среди пролетариев. У меня в фолкстонском поезде пара кондукторов ходят — такой Queen’s English, то есть королевский английский (его еще называют оксфордским) демонстрируют. (Почитайте речь кондуктора в приложении 2.)

А какой-нибудь лишенный передних зубов работяга в перепачканных штанах может вдруг за кружкой пива заговорить о Достоевском, или Тинторетто, или Иммануиле Канте, или (был у меня такой случай) о российской истории что-нибудь может этакое завернуть. Один такой неожиданный кадр, школу не окончивший, вдруг спросил меня, как раньше назывался в России парламент. Я ответил: Верховный Совет. Он подумал и сказал: «Нет, я имею в виду, до революции. Разве он не так же именовался, как сейчас — дью-юма?»

Причем бывает и так, что это не обрывочные какие-то сведения, а обширные, хотя чаще и беспорядочные знания по какому-нибудь любимому предмету. Ну, хобби такое у укладчика асфальта — репродукции художников Итальянского Возрождения собирать. Ну и он, естественно, много чего на эту тему поднабрался, лекции может читать. Хотя и перепутать может запросто — кого угодно с кем угодно. Неважно. Живет человек.

Даже в сложнейшей игре «Мастермайнд», требующей и интеллекта, и фантастической эрудиции (что-то вроде «Что? Где? Когда?», но с элементом зловещего допроса, как в гестапо), выигрывают водители такси или кровельщики. А то и слесари-сантехники.

Последняя профессия, впрочем, пользуется здесь каким-то повышенным всеобщим уважением — просто культовая какая-то профессия. И высокооплачиваемая.

Часто встречаются английские работяги, исключительно много знающие о растениях. Но еще чаще — знатоки футбола.

Вот в этом отношении это просто нация знатоков-энциклопедистов. Но подобное и в других странах нередко встречается. А вот процент читателей русской и мировой классики, наверное, в английском рабочем классе выше среднего по Европе.