Иностранка

– Нет, не буду! – произнесла Машенька нервно и сплюнула ему под ноги, как и подобало у цыган в знак крайнего раздражения.

Быстро обойдя молодого мужчину, девушка стремительно направилась к своей кибитке. Тагар уже хотел последовать вслед за непокорной девушкой, но на его пути возникла его сестра Злата.

– Оставь ее, Тагар, ее судьба не ты! – недовольно заметила цыганка.

– Ты опять скажешь, что видишь судьбу? – огрызнулся Тагар на сестру, испепеляя ее гневным взглядом.

– Да. Я вижу, что ее судьба – высокий дворянин, вельможа, а не ты! – парировала Злата, не собираясь сходить с пути брата.

– А мне все равно. Я хочу эту девку и я ее добуду! – прогрохотал Тагар и, грубо оттолкнув сестру, направился в направлении кибитки цыганского барона.

– Страдать будешь, да и только, – пожала плачами Злата, смотря ему вслед.

Взобравшись в кибитку, Машенька отметила, что Шаниты нет. Устало сев на цветастое одеяло, кинутое сбоку, девушка глубоко вздохнула, положив руку на выступающий живот. В ее мыслях опять появился образ молодого красивого офицера, который когда-то обещал ей счастливое будущее. Несмотря на предательство Чемесова, Машенька до сих пор любила Григория, хотя и чувствовала неистовую обиду на него. Малыша же, живущего под сердцем девушка уже обожала и считала, что дитя неповинно в дурных поступках своего отца.

За минувшие, тревожные и трудные для нее месяцы, Маша сильно изменилась. Она стала более сдержанной, печальной, молчаливой. Она словно стремительно повзрослела и вышла из того наивного юного дурмана, который присущ весьма молодым и порывистым натурам. Все драматичные события, которые уже произошли в ее жизни, преждевременная смерть родных людей, тягостные условия жизни у цыган, ежедневные мысли о туманном, тревожном будущем вместе с малышом, которого она должна была скоро родить, накладывали мрачный след на ее нежную, юную, израненную душу.

Так и сидя на одеяле, через некоторое время Маша ощутила, что боли внизу живота, мучающие ее с утра стали более ощутимыми и менее терпимыми. Она не понимала, отчего так жутко тянет внизу живота, ибо до родов был еще целый месяц. Не понимая, что происходит, девушка неосознанно поджала ножки к животу, так боль чувствовалось меньше, и, чуть выглядывая в окно на тряпичной стене кибитки, напряженным взором смотрела наружу, ожидая возвращения Шаниты. Цыганка вернулась из соседней деревни только через час и, проворно взобравшись в свою кибитку, улыбнулась девушке.

– Вот, купила тебе новые сапожки, дочка. А то твои летние ботиночки, совсем худые, – произнесла заботливо Шанита, но увидев слезы на лице Маши, она озабоченно спросила. – Что с тобой?

– Матушка, у меня живот болит. Да так сильно, что мочи нет терпеть, – пролепетала Машенька. – И я еще описалась нечаянно. Хотела убрать, а встать не могу, так больно.

Нахмурившись, Шанита проворно задрала юбку девушки и, ощупав ее живот, невольно спросила:

– И давно у тебя болит?

– С утра, матушка, – пролепетала Маша, застонав от очередного приступа боли.

– У тебя вышла вода, дочка. Ты рожаешь.

– Но ведь срок только в декабре, – опешила Маша.

– Бывает и раньше срока, – объяснила цыганка. – Ты сядь на корточки или колени, так тебе легче будет. Только между ног не дави, а то детятко помнешь.

– Я так боюсь, матушка.

– Не бойся. Я сейчас за Розой сбегаю, она у всех цыганок в таборе роды принимает.

Роды были тяжелыми и долгими. Лишь на следующее утро, ближе к обеду, Машенька разродилась пухлым мальчиком. Все это время, повитуха Роза ни на миг не оставляла девушку, говоря, что делать и какую лучше принять позу. Шанита также находилась рядом и гладила Машу по голове или держала за руку. Девушка старалась не кричать и протяжно глухо стонала, при постоянных сильных спазмах, которые причиняли ей яростную боль. Около одиннадцати утра, обессилевшая, едва увидев кричащего, красного от натуги младенца, Машенька откинулась без сил на подушку, ощущая, что все, наконец, кончилось. Роза, очистила руками ее чрево от последа, но девушка этого уже не осознавала, ибо, дыхание еле теплилось в ней.

Потеряв много крови и сил, Маша несколько часов лежала в обморочном состоянии. Затем в течение суток, Шанита отпаивала ее какой-то горькой настойкой и ласково просила:

– Пей, доченька, а то помрешь. Крови больно много было.

Лишь к вечеру следующего дня Маша почувствовала себя лучше. Едва она открыла утомленно глаза, как увидела над собой, склонившуюся Шаниту, с голым малышом на руках, который недовольно попискивал.

– Что болит, дочка? – обеспокоенно спросила цыганка, увидев осознанный взор девушки.

– Почти не болит ничего. Только живот чуть тянет.

– Это пройдет. Роза сказала, что пару дней живот может ныть, оттого, что роды были трудными. Ты ведь еще молоденькая, дочка, и рожать то тебе еще рано. Надо было бы погодить пару-тройку лет, все бы легче было дитя родить. Так, теперь, уж ничего не поделаешь, все уж и так случилось. – Шанита улыбнулась и протянула младенца матери. – Вот, твой сын. Покорми его.