Иностранка

Послушно последовав за солдатом, девушка уже спустя четверть часа вошла в комнату Глушкова, находящийся недалеко от главного входа в тюрьму. Пройдя в мрачноватый, пыльный кабинет коменданта, Машенька остановилась у входа, переведя взор на сидящего за столом мужчину, одетого в темно-зеленый китель. Глушкову было около сорока лет. Полное лицо его украшали широкие усы и бакенбарды. Пыльный парик лежал на столе, а рыжие волосы его были взлохмачены и торчали в разные стороны.

Железная дверь с грохотом закрылась за ней, и Маша непроизвольно обернулась на этот звук. Комендант оторвался от бумаг и поднял голову.

— Прошу, сударыня, пройдите, — велел Глушков. Он встал из-за стола и приблизился к девушке. Чуть поклонившись, он протянул ей руку. Маша, опешив, инстинктивно подала ему ладошку, и он галантно, как будто в салоне, поцеловал ее. — Вы дрожите? Присядьте сюда, — он жестом указал на стул, стоящий недалеко от его письменного стола. Неуверенно ступая по неровному каменному полу, Маша присела на предложенный комендантом стул. Егор Васильевич остался у стола и, выпрямившись, как-то странно посмотрел на нее.

— Вы хотели видеть меня? — спросила девушка.

— Да, сударыня, я бы хотел поговорить с вами касательно вашей семьи.

Нахмурившись, Машенька напряженно посмотрела на стоящего перед ней мужчину с неприятным лицом и тихо вымолвила:

— Могу я узнать, что с моим отцом и братом?

— Они здоровы и находятся в одиночных камерах, как и вы.

— Благодарю, — облегченно выдохнула Маша, расстегивая редингот, ибо в комнате было довольно тепло.

— Вы можете раздеться, если вам жарко, — предложил комендант. Маша начала медленно снимать редингот и напряженно заметила:

— Третьи сутки я и мои родные находимся в вашей тюрьме. И никто не соизволил даже уведомить нас о приговоре, который нам вынесен, и сказать, как долго мы должны пробыть здесь.

— О, сударыня, я вижу, что три дня, что вы провели в стенах вашей камеры, совсем не сломили вашего духа! — съехидничал Егор Васильевич.

— Я дворянка, и мое положение дает право требовать, чтобы мне дали написать прошение императрице, — она перекинула снятый редингот через спинку стула, на котором сидела.

— Прошение? — удивленно поднял брови Егор Васильевич.

— Вот именно. И мне надобно еще отписать письмо одному господину. Я могу это сделать, многоуважаемый Егор Васильевич?

— Я смотрю, Мария Кирилловна, вы слишком самоуверенны. А в вашем положении следует быть скромнее.

— И все же я требую у вас, сударь, перо, бумагу и чернила.

— Вы требуете?! — взорвался комендант, вскинув руки. — Вы не имеете права ничего требовать! Вы заключенная крепости, и ваше существование здесь зависит только от моей милости и доброй воли государыни нашей!

— Вы как будто угрожаете мне, сударь? — воскликнула порывисто Машенька.

— Я не угрожаю вам, сударыня, а лишь хочу предостеречь от необдуманного шага, — заметил мрачно Глушков. — И уведомляю, что никто не ждет от вас письма. Да и государыня наша, Екатерина Алексеевна, вряд ли вам поможет. Императрица не будет разбираться с вашим делом, поскольку все уже решено.

— Вы лжете! — выпалила девушка, на ее глазах заблестели слезы, и она горестно пролепетала: — Вы специально не хотите дать мне написать письмо, так как не желаете войти в мое положение и хотя бы немного сжалиться надо мной и моими родными.

Надрывающие сердце слова девушки заставили Глушкова напрячься, и он долго, мрачно смотрел прямо в бледное прелестное лицо девушки, словно что-то обдумывая.

— Вы слишком наивны или глупы, мадемуазель Озерова, — заметил он глухо. — Неужели вы надеетесь на своих покровителей? Но они отступились от вас! Неужели вы еще не поняли этого?

— Это не так, вы неправы, — пробормотала она.

— И все же я прав! — заметил он желчно. — Я же знаю, что они решили отдать вас на заклание, чтобы все следы и тайны вы унесли с собой в могилу. Вчера княгиня после визита к вам говорила со мной и велела как можно скорее привести в исполнение указ императрицы.

— Указ императрицы?

— Да. В нем велено вас всех троих бить кнутом и отправить по этапу в Сибирь.

— Господи, — отозвалась, холодея, Маша и, судорожно сжав руки на груди, прошептала: — Я не верю вам…

— Что ж, убедитесь сами! — пророкотал комендант и, быстро взяв со своего стола лист бумаги, протянул его девушке. — Вы и ваша семья обвиняетесь в государственной измене, ибо посмели покушаться на жизнь Зубова Платона Александровича и, возможно, на жизнь самой государыни. Вот указ, который я получил накануне и должен привести в исполнение в кратчайший срок.

Маша взяла дрожащими руками исписанный лист с длинной подписью. И едва воспаленными от слез глазами пробежалась по строкам указа, испуганно вперила взор в усатое лицо коменданта, а затем устало прикрыла глаза, понимая, что все они погибли, потому что подпись на этом жутком документе была действительно императрицы Екатерины Алексеевны. Видя нервное состояние девушки, Глушков как-то по-доброму заметил: