Иностранная коллегия

Единственным очевидцем злодейского расстрела членов Иностранной коллегии был чудом спасшийся Стойко Ратков. Его не преследовали, не гнались за ним: палачи торопились. Они дали по нем в темноту несколько залпов и тотчас приступили к дикой расправе над своими жертвами. То, что свершилось далее, нельзя назвать расстрелом, это было зверское убийство. Ратков, притаившийся неподалеку, слышал беспорядочные выстрелы и крики. Когда тела убитых были доставлены в городской морг, то на них было обнаружено множество пулевых и колотых ран, кровоподтеков от побоев. Палачи стреляли в них, кололи штыками, били прикладами, лишь бы поскорее прикончить.

В своем отчете, написанном 4 апреля 1919 года, Стойко Ратков указывал, что расстрел производили белогвардейские и французские офицеры. Но кто же непосредственно совершил темной ночью это чудовищное злодеяние? Кто предал пламенную и бесстрашную французскую коммунистку Жанну Лябурб, членов Иностранной коллегии — Якова Елина, Михаила Штиливкера, Исаака Дубинского, Александра Вапельника и других лиц?

Имена белогвардейских и французских палачей до последнего времени были покрыты тайной. И только недавно удалось разыскать архивные материалы, которые проливают свет на это кровавое побоище, показывают его организаторов и исполнителей.

Как выяснилось, провокатором был бывший офицер немецкой охранки некий Манн, перешедший после поражения Германии на службу к французскому командованию. Некоторое время Манн находился при штабе генерала Франше д’Эспере, а затем был переброшен в Советскую Россию. В Одессу он прибыл в конце февраля с сомнительными документами якобы от группы немецких коммунистов. При помощи левых эсеров и анархистов ему удалось связаться с областкомом. Свое появление в городе Манн пояснил тем, что прислан для работы среди немецких солдат, но так как с германской оккупацией уже покончено, то он хочет помочь большевистской организации в работе среди французских войск. Помимо немецкого, Манн отлично владел французским и турецким языками, что было очень ценно. Появление Манна вызвало у некоторых членов областкома подозрения. Бросалось в глаза то,что он, заявив о своем полнейшем незнании русского языка, вполне улавливал смысл разговоров, когда речь велась лично о нем. Однако дело шло к концу антантовской интервенции и под влиянием больших успехов в работе среди членов коллегии несколько ослабела конспирация, они стали действовать более открыто. В этих условиях сомнениям в отношении Манна не придали должного значения, и он стал подвизаться во французской группе, выполняя отдельные поручения.

Ему удалось особенно сблизиться с Михаилом Штиливкером, которому Манн сообщил, что имеет возможность на германском судне поехать в Константинополь для работы среди формирующихся там частей антантовских войск и пообещал взять с собой Михаила, если удастся раздобыть для него заграничный паспорт. Накануне кровавых событий Штиливкер пришел на заседание коллегии с вестью о том, что Манн уезжает, но по прибытии в Константинополь сообщит о возможностях работы. Ему же он документов на проезд не достал. [119]

Это было днем. А вечером начались аресты товарищей, которых лично знал Манн по агитационной работе во французской группе, чьи адреса и места явок ему стали уже известны. Провокация была задумана широко, и если бы французская охранка имела возможность повременить с арестами, то, вероятно, ей удалось бы выследить с помощью этого провокатора не только наиболее ценных работников французской группы, но и других видных деятелей большевистского подполья. Однако медлить было опасно. Узнав от Манна, что готовится вооруженное выступление солдат и моряков оккупационных войск совместно с одесскими рабочими, что с этой целью Должно состояться специальное совещание, французское командование решило срочно обезглавить организацию, захватить, пользуясь полученными от Манна адресами и явками, членов Иностранной коллегии и немедленно их уничтожить, внеся тем самым разлад в планы подготавливаемого восстания.

Обнаруженные документы разоблачают лживые заявления военного губернатора Гришина-Алмазова и командующего французскими войсками генерала д’Ансельма, о том, что они якобы ничего не знали о расстреле.