Иностранные корреспонденты в Москве

И Отдел печати МИД, и КГБ, как я уже сказал, управляют иностранными корреспондентами в Москве не на основе законов, а исходя из соображений текущего момента и действуя методами шантажа. И естественно, что шантаж тем успешнее, чем охотнее готовность ему подчиниться, и может оказаться безрезультатным, если ему оказывают противодействие. Известно, что некоторые журналисты, проявлявшие достаточную твердость и благоразумие, не дали себя запугать и своими объективными статьями прояснили для западного мира положение в СССР. Правда, часть из них была выслана, но отнюдь не все. И если бы остальные журналисты отрицательно отнеслись к подобном высылкам и предупреждениям, а иностранные правительства ставили бы советских корреспондентов у себя в равное положение, то это коренным образом изменило бы положение корреспондентского корпуса в Москве.

Естественно, что настоящее положение не могло бы существовать без прямой коллаборации некоторых корреспондентов с советскими властями, что может принимать разные формы.

Умолчание

Обычно власти стремятся не продлевать корреспонденту визу на более, чем 3-х или 4-летний срок, понимая, что чем дольше он остается здесь, тем лучше начинает понимать ситуацию и тем труднее его обмануть. Тем не менее, в Москве есть несколько корреспондентов, срок пребывания которых исчисляется уже не годами, а десятилетиями, и кому не препятствуют свободно общаться с русскими. Один из них — Генри Шапиро, глава московского бюро ЮПИ. Живя в России со времен Сталина, он считается знатоком русской жизни; он, например, один из немногих корреспондентов, кто знал, что Павел Литвинов, протестовавший против политических процессов, — внук, а не сын Максима Литвинова, наркома иностранных дел. Однако, когда тот же г-н Шапиро получил копию письма председателя колхоза Ивана Яхимовича к Суслову, в котором тот поддерживал Литвинова, он отказался что-либо сообщать об этом своему агентству, заявив, что никакой председатель колхоза не мог написать такое письмо и что его, по всей вероятности, подделал сам П. Литвинов. Между тем о Яхимовиче еще за год до этого писали в советской печати; до своего ареста в 1969 г. он сделал еще несколько публичных заявлений, его самого видели иностранные корреспонденты, когда он вместе с генералом Григоренко посещал чехословацкое посольство в Москве.

Если бы дело ограничилось г-ном Шапиро, то никто и не узнал бы о Яхимовиче. Между тем, тот факт, что в поддержку Литвинова выступил даже представитель местных партийных кадров, имеет большое значение для понимания общественных процессов в нашей стране.

То же самое произошло и с известной статьей «отца советской водородной бомбы» академика Сахарова. Когда г-н Шапиро получил и просмотрел копию статьи, он тут же спрятал ее в стол и сказал, что не нужно говорить об этой статье ни слова, иначе можно нажить крупные неприятности. Все же «Размышления о прогрессе» Сахарова стали известны всему миру. Сначала сокращенный текст статьи передал в газету «Хет Парол» ее московский корреспондент г-н Ван хет Реве, а затем полный текст появился в «Нью-Йорк Тайме». Известно, какое большое значение на Западе придали выступлению Сахарова. Но если бы все корреспонденты поступали, как г-н Шапиро, о нем бы до сих pop никто не знал.

К счастью, г-н Камм и г-н Андерсон, бывшие у то время корреспондентами «Нью-Йорк Тайме» в Москве, поступили в соответствии с профессиональным долгом журналиста и считали нужным передавать тот материал, который они находили интересным, а не тот, который выглядел безобидным. Однако нынешний глава московского бюро «Нью-Йорк Тайме» Бернард Гвертцман предпочел занять позицию г-на Шапиро.

Так, став свидетелем обыска, который у меня делал КГБ, он ни слова никому не сообщил об этом, также он отказался что-либо сообщить в свою газету о моем письме Подгорному, где я пишу, какими методами действует против меня КГБ. Я не хотел бы, чтобы это было понято как личный упрек г-ну Гвертцману, который, безусловно, не обязан что-либо обо мне писать. Однако его газета ранее несколько раз писала обо мне и задавалась вопросом, почему КГБ не трогает меня, и с этой точки зрения объективному журналисту следовало бы написать об этом факте.