Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания

Имея в виду вышеописанную военную ситуацию, монсеньёр объявил верующим, что наступивший год будет исключительно благоприятным для торжества добра над злом. Порок такое получит, он так будет наказан, как ему сроду не снилось.

— Однако, — пояснил монсеньёр, — не может быть искупления без пролития крови, так что придется пострадать и добрым. Безвинными жертвами будет оплачено очищение мира, и оно не завершится, пока порок не исчезнет окончательно. . Вот почему, — предсказывал монсеньёр, — небо заселится великим множеством юных святых, и кровь их, смешавшись со слезами тех, кто их переживет, освятит нашу землю.

Не надо было непременно состоять в рядах верных сынов католической церкви, чтобы понять намеки монсеньёра. Но даже если нашелся какой-нибудь простак, который не понял их, то спустя каких-нибудь пять месяцев, когда ввалился Гитлер, все стало ему ясно как стеклышко. Заботу о заселении райских кущей юными святыми французами фюрер взял на себя и повел дело в очень бодром темпе. А Франция могла только диву даваться — каким пророческим даром обладал монсеньёр Шевро.

Но это лишь одна сторона вопроса. Была и другая.

Перелистывая случайно сохранившиеся у меня от-» дельные номера французских газет ц журналов того времени, я вижу, что даже подцензурная печать не мо-

гла скрыть тревоги, которая охватила народ: никто не знал* почему и во имя чего ведется война, кому именно она нужна и почему живые молодые французы должны забросить все свои дела на земле и переселяться на небо.

Газета «Пти Провансаль» писала, например, в декабре, что не следует отказывать детям в игрушках на елку, потому что маленькие девочки могут спросить: «А почему война?»

Эту заметку подхватывает парижская юмористическая газета «Мерль»:

«Правильно! Мы в «Мерле» не маленькие девочки. Мы, пожалуй, вполне взрослые мальчики. Однако мы задаем тот же вопрос: «Почему война?»

Но это — юмористическая газета. Там сидят люди, которые, видимо, любят осложнять себе жизнь разными вопросами.

А вот чисто литературный журнал «Ревю ирреалист» не терял времени и места на то, чтобы разбираться, почему и зачем война.

«Для нас, — писал «Ревю», — войны не существует. Диктатор или император, немец или англичанин,— к поэзии это не имеет никакого отношения».

И далее:

«Совершенно очевидно, что ирреальность все больше и больше себя утверждает по мере того, как реальность становится все более мучительной и безумной».

Реальность действительно была безумной: правительство послало два миллиона молодых французов на войну, смысла которой не понимали ни дети, ни взрослые.

Даже искушенные умы оказались в тупике.

Вот, например, известный писатель Жан Геено.

С одной стороны, он видит заселение небес юными святыми, богатые перспективы смешения крови со слезами и т. д. С другой стороны, он решительно не видит, «почему война» и как объяснить ее людям.

Писатель чувствует, что положение к чему-то его обязывает. Но к-чему? Как бы узнать, к чему? Кого спросить?

Некого спросить.

«Трудная эпоха, когда писателя одолевают сомнения, когда он не знает, что лучше: молчать или говорить?» —

жалуется Геено на страницах «Нувель Ревю Франсэз» в январе 1940 года.

Но после короткого раздумья все-таки решает:

«Насколько проще — молчать и терпеть или уж если писать, то о фараонах или Артаксерксе!»

Так! Пока молодые французские солдаты будут умирать, не понимая, во имя чего они умирают, старый французский писатель возьмется за что-нибудь этакое, животрепещущее из жизни фараона Псаметиха, к примеру. Что ж, мерси и на том!

Кончилась война. Мировая буржуазия, до смерти напуганная славой Советского Союза, сразу объявила ему «холодную войну». Французская буржуазия — тоже. И многие французские писатели — тоже.

«Без борьбы, без думы роковой» большинство из них заняло боевые места в рядах воинствующей реакционной буржуазии.

Уму непостижимо: за Рейном снова тявкали фельдфебели, остатки разбитой армии Гитлера снова чистили оружие, готовилась новая война, на сей раз с атомным и водородным оружием, а наиболее видные французские писатели отказывались примкнуть к движению в защиту мира: они не хотели быть рядом с коммунистами.

Но не слишком ли далеко ушел я от темы? Читатель, пожалуй, спросит: ^зачем в книге литературных воспоминаний такая большая глава о Ренэ Дериди, человеке, который к литературе не имеет никакого отношения? И к чему эти истории про аферистов, про фашистов, про министров, про взяточников?..

Будет ли справедливым такой упрек?

Литература не существует вне времени, вне общества, вне эпохи и ее проблем. А я сделал попытку доказать, что происходит в умах, когда литература не находит в себе силы смотреть жизни в глаза.

По-моему, в этом случае она вредит прежде всего самой себе. Потому что сознание все-таки проложит себе дорогу и без нее. Быть может, не так быстро и не так легко, но проложит,

ПОЛЬ ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ 1

.Был конец погожего осеннего дня, когда я встретил на Больших бульварах Поля Низана.