Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания

— Голос мне подарили папа и мама!

Действительно, родители его оба были певцами.

Мать, Полина Вайян, известная оперная певица, была первой исполнительницей партии Манон в известной опере Масоне.

Вайян был не только музыкален.

В редакции «Юманите» я слышал однажды, как о нем рассказывал скульптор Дельмас.

Дельмас лепил голову Ленина по фотографиям. Все не ладилось, не получалось, чего-то не хватало. Мастер не знал, чего именно. Вдруг приходит его приятель Вайян, смотрит, всматривается, подходит ближе, отходит, хватает резец, два-три движения — и лицо Ленина ожило.

Вайян писал маслом и даже продавал свои картины. Именно это трудней всего. Париж — город .художников. Дилетантское баловство здесь не продашь. Деньги платят за произведение искусства. За работы Вайяна платили.

Однажды он сказал мне:

— Беда, времени нет заниматься живописью. Я только тогда и берусь за кисти, когда сижу в тюрьме. Но в последние годы меня как-то держат на свободе. Вот живопись и заброшена.

И громко рассмеялся.

Дар живописца он унаследовал от деда, художника, ученика великого Курбе. А вот кому он был обязан литературным талантом, не знаю, но первая книга его стихов вышла в 1913 году, когда автору исполнился двадцать один год.

Однажды он рассказал мне о своем экзамене по литературе в Сорбонне, когда он проходил испытания на звание бакалавра.

Для сочинения были предложены две темы. Одна о Бюффоне, другая о средневековых трубадурах.

— Тема о Бюффоне довольно шаблонна, — сказал Вайян. — Я выбрал вторую, о трубадурах. Черти меня понесли перевоплотиться в поэта, который бродит по полупустынным дорогам Франции, встречает других таких же бродячих поэтов, и воинов, и пилигримов, и воспевает рыцарские турниры, и доблесть в борьбе с неверными, и красоту надменных дам, и так далее, и так далее. В довершение всего я так увлекся, что перешел

на стихи... Представляете, экзаменационное сочинение—и вдруг в стихах! Но что делать, мне было семнадцать лет! Наконец все написано, сдано, мы выходим в коридор. И тут все товарищи начинают доказывать мне, что я сам себя погубил, потому что куда вернее было писать про Бюффона, а не влезать в истории с трубадурами. Все говорили, что трубадуры — западня, ловушка для дурачков. В общем, меня убедили, что на устный экзамен я могу не соваться. И если бы не отец, я бы не пошел. Я был уверен в провале. И все-таки пошел. Стою перед экзаменатором и дрожу. И вдруг он говорит, что обратил внимание на мою письменную работу, что она оказалась лучше всех представленных и получила самый высокий балл. Я слушаю, и мне начинает казаться, что это галлюцинация. Доработался-таки!.. Потом он говорит, что именно из-за столь высоких качеств моей письменной работы он хотел бы знать, что я думаю о французском романе семнадцатого века. Актуальный вопрос! Но провалить меня на этом не удалось. Семнадцатый век и произведения мадемуазель де Скю-дери я все-таки знал. Это был мой конек! Я вскочил, дал шпоры и понесся! «Артамена»! «Кир»! «Жеманницы»! «Клелия»! Я мчался, уже ничего не видя и не слыша. Я куда-то несся, у меня дух захватило.

Внезапно он меня перебивает:

«Можете идти. Я вижу, что не ошибся в вас...»

Я не заставил себя упрашивать и пулей вылетел в коридор. Там сидел служитель. Я спросил его, как фамилия экзаменатора.

«Которого? Этого, в усах?»

«Да, в усах».

«В высоком воротнике?»

«Да! Да!»

«Это мсье Ромен Роллан».

Вайян сделал эффектную паузу и прибавил:

— Вы, кажется, собираетесь к нему сегодня вечером? Передайте привет...

К талантам Вайяна надо прибавить великолепный ораторский дар. Вайян захватывал ум и сердце слушателя, хотя принадлежал уже к другой, не жоресовской школе. Жорес и особенно другие ораторы его эпохи, которые вольно или невольно подражали ему, сильно

напоминали трагических актеров, выступающих в репертуаре Расина или Корнеля. Мастерство оратора в том и состояло, что, говоря на прозаическую тему из живой, текущей жизни, он достигал такого же пафоса, как актер, декламирующий стихи.

После первой мировой войны эта школа стала уходить п прошлое. Вероятно, тому было много причин, но немалую роль сыграло, я думаю, и появление ораторов-коммунистоб. Они избегали декламаторских приемов, эффектных повышений и понижений голоса, театральных жестов и поз. Они пришли с новыми мыслями, с новыми доводами и аргументами, им нужно было новое ораторское искусство — простое, доходчивое, сила которого заключалась бы в ясности, простоте и точности найденного слова.

Вайян-Кутюрье был великолепным оратором этой новой школы. К тому же он прекрасно владел голосом, а голос у него был приятный, и хотел того оратор или нет, но ко всем доводам разума, которые он предлагал слушателю, ко всей покоряющей искренности его убеждения все-таки примешивалось и высокоэмоциональнсе личное его обаяние.