Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания

тому, что здесь полиция могла подкарауливать меня у единственной двери. И он был прямо-таки счастлив, когда узнал, что подвезли прожектора. Когда митинг кончился и публика расходилась, полицейские направили прожектора на ноги. Они искали хромого. Арестовали пятерых. Именно на это Вайян и рассчитывал. Он ловко надул полицию.

Не могу не отвлечься и не сказать хоть несколько слов о Джерманетто. Он еще здравствовал, когда эта книга была закончена, он еще не стал для меня воспоминанием, смерть еще не разорвала дружбу, которая связывала нас десятилетия. А тёперь я вынужден ограничиться несколькими строками.

Возьму только что рассказанное с его слов приключение.

Как бы много оно ни говорило о Джерманетто, его облик еще больше раскрывается в том, как сам он обо всем рассказал. Джованни восторгался Вайяном, его умением «портить кровь» полиции, он восторгался товарищами, которые руководили митингом, и теми, которые спускали его по пожарной лестнице, и нашей общей приятельницей Жанной Муссинак, которая ждала его с автомобилем, и стариком коммунаром, который прятал его у себя. Но он как будто и не вспоминал, что главным-то действующим лицом во всей этой истории был как-никак он сам; что спускаться в темноте по пожарной лестнице да еще на одной ноге пришлось именно ему; что любой глупой случайности было бы достаточно, чтобы в руки полиции попал именно он, и что высылка в Италию, к Муссолини в гости, грозила именно ему.

И в приключении и в рассказе — весь Джерманетто.

Он был писателем, журналистом, агитатором, подпольщиком, он был всем, чем может быть борец за революцию. Двенадцать раз стоял он перед судом, больше половины своей жизни прожил он либо в изгнании, либо в тюрьмах своей родины. Однако ничто не могло сломить дух этого старого бойца. Вся его личность была соткана из мужества и страсти борьбы, украшенных чудесным юмором и чистотой души. Это был поистине лучезарный человек. Вечная ему память!

Возвращаюсь к Вайяну, — верней, к тому, что о нем сказал Джерманетто, закончив свой рассказ:

— Настоящий гасконец! В его жилах текла кровь какого-нибудь д’Артаньяна, не иначе. Смелость, дерзость в борьбе и какое-то необычайное, легкое и веселое изящество. Он был поэтом действия.

Да, именно так. Он не успел написать всех своих стихов, всех книг, всех картин, потому что целиком ушел в поэзию политической борьбы, каждодневной политической битвы.

Вайян окончил парижский юридический факультет на год раньше меня. Он был адвокатом уже в 1914 году, когда мне надо было защищать выпускную диссертацию. Я вспомнил об этом после одного митинга и сказал Вайяну, что из него вышел бы первоклассный судебный оратор, если бы он не ушел в революцию.

Вайян улыбнулся и ответил цитатой из Ювенала:

Si natura negat,

Facit indignatio versum.

Улыбка была лукавая и многозначительная.

Слова Ювенала значат: «Если природа не создала меня поэтом, то негодование исторгает из меня стихи».

А Вайян этими словами сказал о себе: «Если происхождение не готовило меня к тому, чтобы стать революционером, то негодование привело меня в партию коммунистов».

И верно! Сын зажиточных интеллигентов, прекрасно образованный, всесторонне одаренный молодой человек, которого ждала блестящая адвокатская карьера, — какими путями пришел он к революционному движению? Оно не лежало на его стезе.

Я все собирался спросить его об этом. Но однажды он сам мне все объяснил, быть может, и не подозревая этого.

Мы говорили о Москве. \

— В первый раз я поехал в Москву в 1919 году,— сказал Вайян. — Как только меня демобилизовали из армии, тут же и . поехал. Вы сами понимаете почему: пятвдесят два месяца я проторчал на фронте. Я все видел: и ужасы войны, и мерзость тыла. Так что после демобилизации я просто не мог усидеть на месте. Мне было необходимо, просто необходимо посмогреть, ‘ что же это за народ, который сумел дать войне коленом в

зад и сбросить ее со‘всех лестниц! Здорово! Молодцы! Ай, какие молодцы!

Бывает, сорвется у человека с языка несколько слов, и он, пожалуй, сам не заметит, как много ими сказано.

Так прозвучали для меня и эти слова Вайяна. Они все сказали и о самом человеке и о природе необычайных поворотов в его судьбе. Вайян стал борцом за коммунизм потому, что видел ужасы фронта и мерзость тыла, и потому, что в России победила революция. Главным образом потому, что в России победила революция.

Но что было у нас в 1919 году? Разруха, фронты, Юденич под Петроградом, Петлюра на Украине, Колчак в Сибири, англичане в Архангельске, японцы во Владивостоке. И — голод...

Однако француз-фронтовик дышал жадно, всей грудью вбирая в легкие воздух борьбы, всем существом чувствуя дыхание нового времени, новой эпохи.

Вайян как-то сказал мне несколько слов, которые, по-моему, были навеяны этой первой его поездкой в Москву.