Иностранный легион

— Что вы хотите, — сказала мне однажды мадам Бигу, хозяйка кабачка, где мы бывали особенно часто, — я вынуждена все терпеть и молчать.

Она прибавила, понизив голос:

— Не забывайте, мсье, это Африканский батальон. А когда мы говорим — Африканский, мы говорим — дисциплинарный. Это дисциплинарный батальон, мсье. Они французы, но отъявленные головорезы. Все до одного. Их все боятся, даже в госпитале. У них ножи. Они головорезы…

В описываемый вечер этот резкий отзыв мадам Бигу нашел себе странное подтверждение.

— Эй, мамлюки, идите сюда! Есть место! Сюда, сюда, давайте сюда! — кричали им со всех сторон. Их все-таки любили.

Вместе с мамлюками в кабак вошел тяжелый, даже, я бы сказал, мучительный запах. Его хорошо знал каждый из нас, но мы его никогда не слышали в городских кабаках и потому не узнали.

Вдруг Бейлин обратил внимание на то, что старший из мамлюков, тот, который носит шако, держит что-то под бурнусом, в вещевом мешке, и, по-видимому, прячет его.

Бейлин сел поближе.

Оба мамлюка были уже изрядно пьяны и преувеличенно громко говорили с Гуссейном на той своеобразной смеси африканских и южноевропейских языков, на какой говорит все южное побережье Средиземного моря.

Старший обхватил голову Гуссейна, прижал ее к себе и насильно влил ему в рот стакан коньяку с красным вином. Гуссейн закричал от боли. Он на минуту высвободил голову, и я увидел его глаза. Они были страшны. Гуссейн рвал на себе лицо. Мычание неслось из его перекошенного рта.

Весь кабак уставился на Гуссейна. Этим моментом воспользовался Бейлин. Он запустил руки бородатому мамлюку под бурнус, забрал вещевой мешок и извлек содержимое.

Это была мертвая голова. Побледнев от неожиданности, Бейлин высоко поднял ее за волосы и стал раскачивать над столами. Это была голова белокурого человека, очевидно немца. Лицо было иссиня-зеленым. Но один ус продолжал торчать кверху, как у кайзера Вильгельма, и голубые глаза остекленело смотрели вперед.

Бейлин стоял, пьяный и обезумевший, и раскачивал свою находку над столом. Все замерли. Тишину нарушало только сдавленное мычание Гуссейна. Вдруг второй мамлюк ударом кулака в живот сбил Бейлина с ног. Мертвая голова упала на стол и покатилась. Она опрокинула бокалы, стаканы и бутылки. Тогда возмутилась хозяйка, мадам Бигу.

— Это еще что за безобразие? — взвизгнула она.

Голова докатилась до Незаметдинова. Мамлюк хотел схватить свое добро и спрятать, но Незаметдинов уже заметил, что мертвая голова похожа на Миллэ. Он сбросил ее наземь и, точно осатанев, стал бить ногами. Он захлебывался, плевал, сопел, кричал что-то по-татарски и беспрерывно повторял имя Миллэ.

Старший мамлюк ударил его кулаком в лицо. Младший сильно толкнул его головой в живот. Незаметдинов успел ответить несколькими страшными ударами, но вскоре мамлюки сбили его с ног. Тяжело дыша, татарин неподвижно лежал на полу. Мамлюки били его.

— Убьют мухоеданы Ахметку! — озабоченно сказал Кирюшкин и хорошенько дал по зубам младшему мамлюку, а потом старшему.

Некоторые кричали:

— Правильно! Правильно! Они сволочи! Лупи, рюско! Это не забава — тащить такие вещи в кабак…

Но нашлись у мамлюков и защитники. Мамлюков все-таки любили. Они вносили разнообразие в жизнь, и их любили. Их не хотели дать в обиду. Так что через минуту драка в кабаке сделалась всеобщей. Пехотинцы, артиллеристы, два мертвецки пьяных гусара, стрелок-сенегалец и, конечно, мы, легионеры, — все били друг друга почем зря и без разбору. Крики, мычание Гуссейна, русская витиеватая матерщина, тяжелая гортанная брань арабов, исступленные крики мамлюков, звон разбитой посуды, стук опрокидываемых столов и скамеек, вой и визг мадам Бигу — все смешалось и повисло над нами, как туман.

Но вот входит Миллэ. К нему бросается мадам Бигу.

— Все, конечно, из-за русских! — говорит она. — Пришли мамлюки. Господин капрал знает, кого я имею в виду. Правда, от них почему-то шел мутный запах. Но, в конце концов, если это не мешает моим гостям, то мне все равно. Однако на свете есть русские. Один русский легионер проявил совершенно неуместное любопытство и вытащил у мамлюка из-под бурнуса предмет, который, видимо, и издавал этот неприятный запах. Представьте себе, мсье, это оказалась мертвая голова.

Мадам Бигу сделала еле заметную паузу и продолжала полушепотом:

— Мсье, они ее, вероятно, отрезали в покойницкой. Скажите сами: что это за забава?! Я всегда говорила, что они головорезы, в этом батальоне, все до одного. И все-таки я нахожу, что это никого не касается. Надо уметь относиться снисходительно к шалостям героев, А для меня они герои, мсье. Они солдаты, — стало быть, они герои… Но на свете есть русские… У этих людей нет ничего святого. Они свергли своего собственного царя, которого всегда называли отцом, и больше не хотят сражаться за свободу! Как будто свобода была нужна только царю.