Иноземец

- Банитчи! - он орал так, что горло чуть не лопалось; но ему не хватало силы разбросать их, когда они начеку. Его подхватили с двух сторон и понесли наверх, потом по верхнему коридору - и через массивные двери втащили в апартаменты Илисиди.

Толстые двери. Когда закрыты - ни звука не прорвется...

В покоях Илисиди пахло цветами, горящими дровами, керосином от ламп. Теперь уже нет смысла отбиваться. Он перевел дух и пошел сам - он уже сделал все что мог, ничего не вышло, а теперь, когда все равно никто не услышит, нечего упираться, пусть ведут куда хотят - по натертому паркету и старинным коврам, мимо изящной мебели и бесценных произведений искусства и, как везде в Мальгури, мимо голов мертвых животных - в том числе вымерших, выбитых охотниками начисто.

С очередным сиплым вдохом он уловил чистый, холодный запах промытого дождем воздуха. Где-то были открыты окна или балконные двери и пропускали в комнаты свежий ветерок; в следующей комнате было темно, лампы не горели, воздух становился холоднее с каждым шагом, наконец его провели через темную гостиную, которую он вспомнил, на открытый балкон.

Здесь стоял стол, в темноте за ним сидела темная фигура с подернутыми сединой волосами, укутанная от холода в теплое одеяло. Илисиди пила чай с сухариками - это был её предрассветный завтрак. Она подняла глаза на нарушителей своего покоя, а потом - безумие, чистое безумие! - повела рукой, показывая на пустой стул. Ледяные порывы ветра трепали кружевную скатерть.

- Доброе утро, нанд' пайдхи, - сказала она. - Садитесь. Какие у вас красивые волосы! Они вьются от природы?

Конвоиры подвели Брена к стулу, он упал на сиденье. Косичка у него полностью расплелась. Волосы развевались на ветру, ветер срывал пар с чашки Илисиди. Охранники остались за спинкой его стула, а слуга Илисиди налил ему чаю. И с его чашки ветер сорвал пар, холодный ветер, несущийся с темного озера, с гор, пронизывающий до костей. В самых глубоких ложбинах между горами засветились бледно-розовым первые краски рассвета.

- Час призраков, - сказала Илисиди. - Вы в них верите?

Он быстро вздохнул - глотнул холодного воздуха - поймал осколки здравого ума... и вцепился в них.

- Я верю в не требующую награды верность долгу, нанд' вдова. Я верю в существование предательства и приглашений, которые нельзя принимать за чистую монету... Поднимайся на мой корабль, сказала дама рыбаку...

Трясущейся рукой он поднял полную чашку. Чай выплеснулся, ошпарил пальцы, но Брен донес чашку до рта и отпил. Ничего, только сладость.

- А это не зелье Сенеди. Какое же действие оказывает этот чай?

- Экий гордый мальчик! Мне говорили, вы любите сладкое... Слышите колокол?

Брен слышал. Колокол на бакене, наверное, где-то далеко в озере.

- Когда дует ветер, звон доходит сюда, - сказала Илисиди и закуталась в свои одежды ещё плотнее. - Предупреждает о камнях. Мы это придумали задолго до того, как явились вы со своими дарами.

- Не сомневаюсь. Атеви придумали очень многое до нашего появления.

- Так вы, значит, потерпели кораблекрушение? История все ещё такова? И не было никакого бакена с колоколом?

- Слишком далеко от наших обычных маршрутов, - сказал он и отпил ещё один согревающий глоток - ветер пробивал насквозь рубашку и штаны. Руки тряслись, чай проливался, обжигая пальцы, пришлось поставить чашку. - За пределами наших карт. Так далеко, что не видно ни одной знакомой звезды.

- Но достаточно близко к нашей звезде.

- В конце концов. Когда нас уже охватило отчаяние. - Звон то доносился до них, то пропадал, в зависимости от прихоти ветра. - Мы никогда не собирались причинить кому-нибудь вред, нанд' вдова. Правда все ещё такова.

- Так ли?

- Когда Табини-айчжи послал меня к вам, он сказал, что мне понадобится все мое дипломатическое искусство. Тогда я не понял. Я понял только, что у его бабушки трудный характер.

В лице Илисиди ничего не отразилось, ничего такого, что мог бы уловить человеческий глаз в тусклом предутреннем свете. Но, возможно, она забавлялась. Илисиди часто находила забавными самые странные вещи. Холод пробирал его уже до мозгов, хотя, может, это действовал чай: Брен вдруг понял, что не испытывает какого-то особого страха в обществе старухи.

- Не скажете ли вы мне, чего вы добиваетесь? - спросил он её, перекрывая шум ветра. - Стартовые площадки на Мосфейре - это полный абсурд. Неподходящая широта. Корабли, отплывающие куда-то - то же самое. Итак, мой арест - это чистая политика или ещё что-то?

- Мои глаза уже не те, что прежде. Когда я была в вашем возрасте, я могла увидеть вашу станцию на орбите. А вы её видите отсюда?

Он повернул голову в сторону солнца, к горам, разыскивая над вершинами звезду, которая не мерцает, звезду, светящуюся отраженным солнечным светом.

Что-то в глазах расплывается... Он видел станцию искаженной, словно перекошенной, и перевел взгляд на соседние, менее яркие звезды. Их можно было разглядеть без труда, небо было ещё очень темное и никакие электрические огни не забивали рассвет облаком света, которое обычно стоит над крупными городами.