Иноземец

Пайдхи не понимает, почему он здесь оказался, пайдхи не знает, как ему отсюда выбраться, пайдхи не может получить от Банитчи и Чжейго того эмоционального удовлетворения, которое давал ему Табини, когда смеялся вместе с ним, шутил с ним - вплоть до последней встречи.

Мы расстреливали дыни, от них только куски летели. Табини похлопывал меня по спине - легонько, ведь человеческие спины так легко ломаются - и говорил мне, что у меня настоящий талант к стрельбе. Но насколько он сам был талантлив, Табини, вот что сейчас важно. Насколько талантливо понимал своего пайдхи этот атева, четвертый по счету представитель своей стороны в Договоре?

Может быть, ему подсказал его предшественник, что у пайдхиин есть слабое место - тяга к личным привязанностям?

Что, чем дольше ты их знаешь, тем глупее они становятся, доверчивее, тем легче из них что-то выдоить...

В горле стоял комок, горький, вызывающий боль, чисто человеческий комок, мешающий трезво и рационально оценивать ситуацию. Его иногда спрашивали, долго ли он будет пригоден для дела, сумеет ли приспособиться. Не каждый пайдхи смог сделать занятием на всю жизнь работу, за которую взялся, озеро полезных советов пересыхало - от Уилсона со временем вовсе уже не было толку, он стал чудаковатым и таким вспыльчивым, что совет начал поговаривать о его замене против воли айчжи, отца Табини, тот ведь категорически отказывался дать согласие на замену. Уилсон буквально в первый месяц после возвращения на Мосфейру перенес третий инфаркт, а при встречах с Бреном держался угрюмо, бесстрастно и ни разу не сказал ему хоть чего-то стоящего и полезного.

В совете говорили "он перегорел". Брен поверил им на слово и старался не считать Уилсона сукиным сыном. В последние два года правления Валаси Брен встречался с Табини, наследником, когда на время замещал Уилсона во время отлучек пайдхи - обычно это длилось несколько дней; Брен считал, что угрюмое настроение Уилсона вполне соответствует натуре предшественника Табини, а вот Табини ему нравился - опять это опасное слово... И все же, по сути дела, Брен лично никогда не верил, что Уилсон перегорел. Не может человек стать таким таким неприятным, чужим, если его собственный характер к тому не располагает. Ему не нравился Уилсон, и когда он спросил Уилсона, какое у того впечатление о Табини, Уилсон ответил ядовитым тоном: "Такое же, как обо всех них".

Брену не нравился Уилсон. Ему нравился Табини. Он считал, что со стороны совета было ошибкой вообще ставить на эту должность Уилсона, человека с таким предубежденным отношением к атеви.

А сейчас Брену было страшно. Он представлял себе ожидающие впереди долгие годы на должности пайдхи, думал, сколько лет мог попусту растратить в глупом заблуждении, которое он называл дружбой с Табини... Он видел себя на месте Уилсона - навсегда без жены, без ребенка, без друга, ведь Барб рано или поздно сообразит, что любой мужчина на Мосфейре - куда лучшая инвестиция: жизнь слишком коротка, чтобы сидеть и ждать, пока её поманит и позовет какой-то парень, который время от времени появляется в её жизни без всяких объяснений, ни слова не говорит о своей работе, а физиономия у него становится все мертвее, как будто ему один за другим перерезают нервы, управляющие выражением лица.

Можно подать в отставку. Можно вернуться домой. Можно сделать предложение Барб.

Вот только нет никаких гарантий, что Барб захочет выйти за меня. Нет между нами ни расспросов, ни общих забот, мы не делимся проблемами - только сказочные уик-энды в шикарных ресторанах и роскошных отелях... Я не знаю, что на самом деле думает Барб, я не знаю, чего на самом деле хочет Барб, я не знаю её вообще ни с какой стороны, кроме тех отношений, ради которых мы встречаемся, отношений, которые только и есть между нами до сих пор. Это не любовь. Это даже не близкая дружба.

Брен попытался вспомнить людей, которых считал своими друзьями ещё до того, как поступил в университет - и понял, что не знает, где они и что с ними, остались ли они в городе или уехали куда-то...

Он понимал, что за неделю не сумеет настроить Диану Хэнкс на здешнюю ситуацию. И вообще, куда ты, парень, подашься, когда передашь ей всю работу и навсегда, безвозвратно уйдешь прочь от дела, к которому готовился, которому собирался посвятить всю свою жизнь?

Как Уилсон - семидесятилетний человек, который только что видел, как убили Валаси, который только что вернулся домой, потому что его карьера кончилась вместе с концом правления Валаси, - и после сорока трех лет работы ему нечего показать, кроме сделанных им добавлений к словарю, горсточки научных статей и рекордного числа вето, которые он наложил на проект Горного шоссе. Ни жены, ни семьи. Ничто его не ждет, кроме преподавательской должности в университете, - а он уже не может общаться со студентами.

Уилсон не мог общаться со студентами-людьми.