Иноземцы на русской службе. Военные, дипломаты, архитекторы, лекари, актеры, авантюристы…

Пережив этот неприятный момент, доктор Каспар Фидлер умудрился уцелеть и позже, при бунте против Самозванца, а затем и при царе Василии Шуйском оказался в прежнем статусе. Потом что-то случилось — точно сказать трудно, что именно, — но солидный придворный доктор, которому было уже более пятидесяти лет, вдруг вызвался извести самого опасного на тот момент врага — главу крестьянской армии Болотникова, борьба с которым носила острый характер с неясным на тот момент исходом. Вряд ли причиной были деньги, хотя известно, что доктор Каспар получил от казны сотню золотых флоринов и яд, который мог быть, кстати, из старых запасов «дохтура Елисея», оказавшихся в руках Шуйских. Взявшись за столь опасное дельце, Фидлер дал «страшную и богопротивную» клятву верности, однако же, явившись в Калугу, где стояло войско Болотникова, он «принес повинную голову» атаману. Оставленный в лагере мятежников, Фидлер вместе с войском Болотникова мотался около полугода, пока их не настигли в Туле и не обложили в местном кремле. Когда в октябре 1607 года Болотников сдался, Каспар Фидлер вместе с другими «московскими немцами», ушедшими к мятежникам, был осужден и отправлен в сибирскую ссылку.

Принятые на московскую службу пленники Ливонской войны процветали несколько лет кряду, но потом, по всем законам природы российской политики, времена милостей сменила государева «остуда», вызванная неудачами русских ратей, которые терпели одно поражение за другим от энергичного польского короля Стефана Батория. Благоденствие многочисленной колонии иноземцев, прижившихся в столице, ее связи со служилым людом и военными стали казаться опасными и самому Ивану Грозному, а потому, с его негласного дозволения, недовольству москвичей дали выход. При полном попустительстве властей в 1578 году по Москве прокатилась волна погромов, во время которых многие из иноземцев были убиты, а их дворы, лавки и дома разгромлены и разграблены.

Тех, кто уцелел после погромов, велено было выселить за пределы городской черты, в поля между рекой Яуза и ручьем Кукуй. В качестве особой милости за иностранцами, поселившимися в этой слободке, оставили привилегию торговли горячительными напитками, а кроме того, они стали строить мельницы и продолжили заниматься ремеслами, а потому вскоре снова зажили богато. Их поселение назвали Немецкой слободой, которая просуществовала до Смутного времени. Сначала на благополучие немцев позарилось войско Лжедмитрия I, а окончательно ее уничтожили поляки, весной 1611 года спалившие большую часть Москвы и пригородные слободы. В этот раз разорение было таким полным и окончательным, что уцелевшие в этой передряге московские иноземцы сочли невозможным возрождение слободы. Это не было преувеличением — первую Немецкую слободу под Москвой разграбили и выжгли так, что по сию пору материальных следов ее существования не обнаружено.

Большинство тех «немцев», что остались живы после разорения слободы, подались в Архангельск, рассчитывая там получить места на купеческих кораблях, каждое лето приходивших для ведения торга, и выбраться из России. После столь массового исхода «немцев» из Москвы в городе остались очень немногие иноземцы, и избранный на царство в 1613 году первый царь из дома Романовых Михаил Федорович милостиво дозволил им селиться в самой Москве. Пользуясь этой милостью, иноземцы поселились на Покровке, и вскоре на этой улице уже было более полусотни принадлежавших им дворов. Первый царь новой династии отчаянно нуждался в профессионалах-специалистах разных областей, взяться которым в России было просто неоткуда. Дефицит активно восполняли, приглашая на службу иноземцев, которые, приезжая в Москву, селились поближе «к своим» — на Покровке или на Бронной, где возле своих мастерских и кузниц жили иностранцы-оружейники, латники, серебряных и золотых дел мастера и вообще все, кто был связан с работами по металлу. Держаться вместе иностранцев понуждали не только взаимные симпатии и общие дела, но и атмосфера неприязни, которой они были окружены в Москве. Интервенция и оккупация не прошли даром для русских; теперь они смотрели на иноземцев, подозревая в каждом «виновника русских бед», а чужие обычаи, религия, костюмы, непонятная речь только подливали масла в огонь. В городе весьма нередки были столкновения между русскими и нерусскими москвичами. Поодиночке заходить русскому на Покровку или Бронную, а иноземцу в другие части города было небезопасно — общались только по делу, на нейтральной территории рынков, а если нужда заставляла показаться «в чужом районе», то шли большой компанией, чтобы «в случае чего» можно было отбиться. Впрочем, это было нормой, характерной не только для Москвы, но и для любой европейской столицы, где имелись гетто, населенные иностранцами.

Ротная служба