По мере роста секты «жидовствующих» в ее рядах оказалось много всякого народу, и если первое время еретики были
воздержанны и осторожны, то со временем кое-кто из них уверился в своей полнейшей безнаказанности, а новички так и вовсе уже были развращены, самоуверенны, а от того беспечны. Постепенно кое-что из того, что прежде держалось в строгой тайне, стало выходить наружу, и среди прочего архиепископу Новгородскому и Псковскому Геннадию стало известно, что Самсонко, сын попа Григория, да поп Ерсей с дьяконом Гридей, упившись допьяна, глумились над святыми иконами.
Архиепископ распорядился немедля «взять тех попов и дьякона за приставы и снарядить следствие». На допросе у новгородского наместника Юрия Захарьина провинившиеся члены клира кое-что рассказали о «жидовствующих» и их отношении к православным святыням. Попович Самсонко Григорьев первым назвал имена московских соборных протопопов Алексея и Дионисия, а также их высокого покровителя, дьяка Федора Васильевича Курицына, сообщив, что они являются членами секты. После этих признаний дело явно выходило уже за рамки компетенции архиепископа Геннадия, и он отправил в Москву грамоты митрополиту Геронтию и князю с изложением сути дела, спрашивая, как ему надлежит поступать с признавшими вину святотатцами. Тем временем за «взятых» Самсонку, Ерсея и Гридю поручились люди, считавшиеся в Новгороде вполне надежными, и владыко согласился арестованных отпустить, покуда из Москвы не придут указания на их счет.
Покуда ждали ответа, убоявшиеся наказаний попы и дьякон, предав своих поручителей, сбежали из Новгорода и сами поспешили в Москву, где рассчитывали получить защиту от впавших в ту же ересь, что и они, «важных персон» княжества. Разгневанный Геннадий снова писал в Москву князю и митрополиту, приложив к этой грамоте показания раскаявшегося попа Наума, решившего «оборотиться обратно» из ереси в православие. К этим показаниям приложена была и «тетрадь с исправленными на иудейский лад псалмами», также принесенная покаявшимся попом. Скорее всего, речь идет о махзоре — рукописном сборнике молитв и правил, по которым следовало справлять иудейские праздники.
Ответ от митрополита Геронтия все не приходил, а тем временем в самом Новгороде, видя беспомощность архиеписко¬
па перед сектой, которой благоволили московские «сильные мира сего», обнаглевшие «жидовствующие» стали открыто глумиться над символами христианства. Делалось это в стиле, очень смахивающем на современный «акционизм»: к воронам привязывали кресты и они летали с ними над головами новгородцев с противными карканьем, символизируя монашество. «А те вороны и вороны садясь на всякую стервь и на калу волочат по ним привязанные кресты» — так описывал Геннадий выходки «жидовствующих» в письме Нифонту, епископу Суздальскому. Приводя подобные примеры, архиепископ высказывал убеждение в том, что дальнейшее промедление и попустительство могут привести к еще худшим последствиям, и просил владыку Нифонта поддержать его перед митрополитом Геронтием в борьбе с еретиками.
Причиной, заставившей новгородского архимандрита так ополчиться на проповедь «жидовствующих», со всей очевидностью послужила та легкость, с которой новая ересь поражала тех, кто прежде остальных должен был «радеть о православии». То, чему учил Схария, было «совсем ново», оригинально и ни на что не похоже, да к тому же прекрасно подкреплено «книжной наукой». Соблазн оказался слишком велик, а тенденции распространения ереси для настоящего православного человека были просто пугающими.
Понимал ли это митрополит Геронтий? Скорее всего, да, но, памятуя о том, как сильны противники, он соблюдал осторожность. Во всяком случае, покуда в Москве оставался Федор Васильевич Курицын, митрополит не предпринимал очевидных действий во вред «жидовствующим», но как только великий князь услал своего главного дипломата в Вену для важных переговоров, митрополит решился. Политично представив дело так, что к нему с настойчивыми просьбами обратились сразу несколько уважаемых иерархов, он постановил созвать собор для принятия решений о «жидовствующих». Присланные из Новгорода сведения полностью изобличали Самсонку Григорьева, Ерсея и Гридю, которых признали виновными и достойными отлучения от церкви. По законам же светским их приговорили к телесному наказанию — «били новгородских попов кнутием», пишет усердный летописец.