Инсайдер

— В ваших газетах пишут, что я должен созвать парламент и передать право выборов главы правительства народу: только так-де можно справиться с произволом и коррупцией. А мои чиновники уверяют, что народ мой беден, растерян и озлоблен, что в стране множество тайных сект. Если позволить голосовать только богатым — вспыхнет бунт, если же позволить голосовать всем, то одна половина парламента будет состоять из сумасшедших сектантов, а другая — из чиновников, подкупленных бандитами. И еще говорят, что только в спокойные времена может управлять собрание, в неспокойные же времена должен править один человек. Ведь в природе собраний думать долго, а в неспокойные времена надо решать быстро, и любое долгое решение в неспокойные времена — неправильно. Что полагаете вы?

Бемишу было неудобно сидеть на своей золоченой жердочке, — что он, попугай? Он встал и сказал:

— Я полагаю, что всегда найдется тысяча доводов, почему демократия — плохая вещь. И я думаю, что все эти доводы — нечистоплотны. Я не верю, что народ так глуп, как это пытаются изобразить бессовестные политики, и, простите, государь, я уверен, что миллион глупых простолюдинов обмануть труднее, чем одного умного императора.

Варназд помолчал.

— Когда я был в плену у Ханалая, я много об этом думал. Я думал, что это мои собственные ошибки привели к гражданской войне и что самое скверное было в том, что я не очень-то был виноват в этих ошибках. Просто, если все зависит только от одного человека, чиновники вокруг хотят решить все свои проблемы, обманывая этого человека, и конечно, им это удается. И я решил, что один человек не должен править страной, потому что вообще не бывает государей, которые не ошибаются, а бывают только государи, которые думают, что не ошибаются.

Бемиш усмехнулся.

— Извините, государь, но не очень-то заметно, что вы так решили.

— Меня отговорили, — сказал Варназд, — отговорили земляне, Нан и Ванвейлен. Принялись доказывать, что выборы приведут к анархии; что народ сочтет их позором и уступкой землянам, которые диктуют свои условия освобожденному императору; что даже Ханалай понимал, что мироздание империи Ведикого Света держится на почитании Бога-Государя, а выборное собрание будут не почитать, а презирать. Может, это и так, но на самом деле все упиралось в то, что Нан и Ванвейлен понимали, что им легче будет править от моего имени, чем от имени выборного собрания. Да, они отговорили меня.

— Не думаю, — сказал Бемиш. — Вы позволили себя уговорить. Вы отнекивались от власти, пока ее у вас не было, а когда ее вам вернули, вам не очень-то захотелось от нее отказываться.

Бемиш ожидал гнева или равнодушного «нет», но государь вдруг опустил голову, и на ресницах его показались слезы.

— Странное дело, — сказал Варназд, — я ведь сам себе много раз говорил то же, что и вы. А вот вы сейчас мне сказали эти слова, — и я готов вас за них возненавидеть.

И всплеснул рукавами:

— Где же она, моя власть? Вы даже побоялись подписать у меня бумаги, те, которые завтра принесет мне на подпись Шаваш! Испугались, что Шаваш заподозрит в этом интригу, что подписанным мной бумагам не дадут ходу! А ведь вы с Шавашем друзья!

— Государь, — сказал Бемиш, — если вы все понимаете, почему вы так себя ведете? Почему не назначите дату выборов?

— Знаете, — спросил Варназд, — кто после выборов станет первым министром империи?

Бемиш пожал плечами.

— Шаваш! Я не верю, что мой народ изберет сектанта или глупца! Он изберет умного человека. Шаваш подкупит всех и понравится всем, он даже к сектантам найдет дорожку через своих шпионов, — но, пока я жив, господин Бемиш, я не потерплю, чтобы Шаваш правил моим народом. У нас нет такого бога, каков ваш Сатана, — но, поверьте мне, если бы он был, — Шаваш был бы сыном Сатаны.

Прощаясь, государь Варназд внезапно повел своего гостя в один из павильонов, где висели картины прошлых веков. Картины покрывали стену плотным пестрым ковром, подобно иконостасу, и перед прекраснейшими из них были устроены маленькие мраморные алтари с курильницей и золотым тазиком, в котором плавали свежие сосновые ветки.

Бемиш сразу увидел «девушку и дракона», — перед ней тоже стоял алтарь, и Бемиш еще с беспокойством подумал: не причиняет ли дым воскурений вреда живописи — или, наоборот, оберегает ее?

— Я хочу подарить вам ее, — сказал император. Бемиш поклонился.

— Ваша вечность, я не могу принять такой подарок.

— Но я так хочу!

— Из-за этой картины был убит человек. Она будет мне постоянно об этом напоминать.

— Кто?

— Мой управляющий Адини. Человек, который по приказу Шаваша подменил копию оригиналом.

Бемиш поколебался, раздумывая, не будет ли истолковано то, что он скажет, как наглость, и докончил:

— Я бы предпочел «садовников вокруг костра».