ИНСАЙТ

– Э, это, парень! Куда идти-то знаешь? – я оглянулся на слабый голос кутающегося в рваный ватник старика. Попробовал воздух. От привратника веяло сладковатым тленом тоски и усталости. Он давно чувствовал себя никому не нужным, разваливающимся, и каждый новый цикл подкармливал его жажду смерти и покоя, который, как несчастный глупец думал, она должна принести. Я улыбнулся ему и, капая кровью на жадно пьющие её рассохшиеся доски, подошёл ближе. Старик задрожал и, закрывшись трубой, прижался спиной к двери и заскулил.

– Знаю, радость моя плесневелая. Я уже был здесь. – воздух с присвистом вырывался сквозь клыки. – Не надо бояться. – Его глаза, пока я смотрел в них, обрели облегчённо-бессмысленное выражение, а руки с трубой обессилено опустились. – Этот Город всегда голоден, а вы уже у него в пасти. Всех ждёт одно. Страх, боль и зубы. Не стоит противиться, роли расписаны, ты ведь сам знаешь, да, хха? Ладно, подумай об этом, а я пошёл.

Подходя к двери Хоря, я оглянулся. Старик сомнамбулически покачивался и, вроде, что-то напевал. «И что это с ним?»: я совершенно не помнил, о чём мы говорили, да и не важно значит. Странный какой-то дед.

У дверного проёма, крайнего в тупиковом коридоре, меня встретил запах. У Хоря всегда воняло непонятно чем. Обычные запахи немытого тела и плесени смешивались с совершенно невообразимыми химическими ароматами, иногда приятными, но чаще, как сейчас, заставляющими жалеть о наличии обоняния. Я, не смотря на раны и муть в глазах, постарался соблюсти приличия и пару раз стукнул в насквозь прогнивший дверной косяк, из-под которого мне на ладонь тут же свалился огромный, жирный таракан. У него было лицо. Он показал мне язык и спрыгнул на пол, скрывшись в щели в полу, чтобы сделать там какие-то важные тараканьи дела. Ну и чёрт с ним, не до того.

– Сейчас, минуту! – голос из-за заменяющего дверь грязно-розового, несуразного одеяла, больше всего напоминал скрип ржавого велосипеда, который мы как-то нашли в подворотне, и Лиса умудрилась проехать на нём целых два квартала, буквально изнасиловав мои барабанные перепонки. Такой же резкий, жалобный и высокий.

Я настроился подождать, но тут в голове окончательно помутилось, подломилась раненая нога и я, сорвав одеяло, рухнул внутрь комнаты, прямо на покрывающие пол сырые опилки. Женский визг донёсся, будто откуда-то издалека, и мимо меня прошмыгнуло обнажённое тело, прижимающее к белой груди рваное платье неопределённого цвета. Последнее, что я видел, как голый Хорь (то ещё зрелище) вскакивает с кучи тряпок, заменяющих ему кровать, потом моё внимание привлекли маленькие белые червячки, густо снующие в опилках. Потом я отключился, услышав:

– О, dios mio, какие гости…!

Очнулся я совершенно голый, на полу той же квартиры. Подо мной был подстелен мой же плащ, хотя даже сквозь него я чувствовал тошнотворное копошение насекомых. Первым чувством стала паника: «Обворовали!». Ведь содержимое моего мешка, по меркам Города, составляло немалое состояние. Я резко сел, заработав приступ головокружения и, с облегчением, увидел, что моя одежда сложена рядом, а поверх неё лежит мешок, по виду всё такой же полный. Хорь, одетый только в обёрнутое вокруг бёдер грязное полотенце, стоял ко мне спиной у добротного, массивного стола, хаотично заставленного какими-то колбами, ретортами, змеевиками и спиртовыми горелками. Под толстым стеклом что-то противно пузырилось, булькало и смердело. Освещённая грибами и стоящей у двери керосиновой лампой тощая спина щерилась кинжально острыми позвонками, и будто подмигивала отвратительными, сырыми, влажными пролежнями. Мне даже казалось, что я увидел блеск обнажающихся рёбер. Услышав, что я зашевелился, Хорь, не отрываясь от своих манипуляций, проскрипел:

– Не ссы, Кот. Никто ничего не трогал, я честно дела веду, сам знаешь – профессиональная этика. Хотя теперь ты мне должен за цикл проживания и Жвачке, за то, что она тебя подлатала. Хотя она, я думаю, с тебя другим возьмёт, весь пол слюной залила, пока тебя раздевала, сволочь похотливая. Жвачка, сечёшь? То, что каждый может купить.

– И тебе привет, меняла. – сморщившись от его хихиканья, проскрипел я. – Воды не найдётся?

– Сначала плати, знаешь же правила. Судя по мешку, – он дёрнул костлявым плечом в мою сторону. – есть чем.

Зная, что иначе от этого прогнившего ублюдка ничего не дождёшься (ПРОСТО ПОРВИ ЕГО! НЕТ! НУЖЕН, ЕЩЁ НУЖЕН!), я дотянулся до мешка и, выудив из середины банку тушёнки, с глухим шлепком впечатал её в опилки. Хорь повернулся.

– Хм, интригует. – Зубы у него были крепкие и белые, но почти половина отсутствовала. Вообще, по нему никак нельзя было угадать возраст. Старческая кожа, покрытая язвами, но движения быстрые и плавные. Бесцветные, будто бельмастые глаза, но острый, цепкий взгляд. Зубы, опять же. – Что хочешь взамен?

– Отлежаться. Воды. Пожрать. И разговор, но позже, сейчас я немного не в форме.