Инсбрукская волчица (СИ)

Буквально на следующий день после моего ареста он распорядился организовать выводку на место преступления и провести следственный эксперимент. Когда жандарм доложил ему, что опасается стихийных действий горожан, Дитрих вскочил и буквально закричал своими лающими интонациями:

-- Если мы из-за каждого преступника будем менять график, всё вообще полтетит к чертям! Вот что, Франц, следственный эксперимент будет! Твоя же задача выставить оцепление. Если кто попробует пройти -- пусть пеняет на себя.

Умей я шевелить ушами, я бы непременно прижала их к голове, как это делают собаки при испуге. В этот момент он очень походил на Божену Манджукич, мать Сары Манджукич, моей одноклассницы. Одной из немногих, с кем я ладила. Её мать была вспыльчивой женщиной и легко могла сорваться на крик практически по любому поводу. Вот и инспектор в тот день выглядел раздражённым. Со встретившимися ему журналистами он был немногословен, лишь заверил, что никаких комментариев не даст, после чего довольно грубо сказал:

-- Проваливайте! -- а когда мы отдалились от назойливых репортёров, он потёр нос и фыркнул: -- Ишь, налетели, стервятники.

Однако, на следственном эксперименте он был весьма энергичен.

-- Так, уточните-ка, Зигель, чем вы наносили удары?

-- Ножом, -- был ответ.

-- Ножом... Хорошо, каким ножом?

-- Охотничьим.

-- Так... Как вы наносили удары?

Заметив мой ступор он вызвался объяснить:

-- Ну вот я стою, на мне покажи!

Всё выглядело, будто суфлёр подсказывает забывчивому актёру его реплики -- я вела себя заторможено, выглядела местами даже глуповатой, а он будто уже знал полную картину преступления, и теперь лишь ждал, когда я подтвержу его догадки и знания. Не был исключением и этот пасмурный ноябрьский день.

-- Так, Зигель, может всё же продолжим разговор? Я сравнил протоколы допросов вас и ваших знакомых, и я нашёл много несостыковок. Почитайте, вот протоколы допроса ваших одноклассниц, я думаю, вам есть, что сказать по этому поводу.

Придётся читать -- всё равно он не отстанет. Я взяла в руки сшитые листы и только начала вчитываться, в кабинет постучали.

-- Ну что там опять? -- начал раздражаться Дитрих. -- В чём дело, Вольф? -- спросил он у полицейского.

-- Можно вас на пару слов?

-- Ладно, -- ответил Дитрих. -- Только долго не смогу.

Он поднялся из-за стола и вышел, оставив только конвойного, чтобы присмотрел за мной. Показания выживших одноклассниц были весьма однообразны -- они практически не упоминали о том, кто и как мешал мне жить. Как-то резко они память потеряли! Ну да, Хильда Майер и Марен Кюрст мертвы, с них уже не спросишь. Но вот предпоследний протокол, где значилось имя Симоны Кауффельдт, меня насторожил: Симона слыла в классе ученицей порядочной, не конфликтной, всегда говорила открыто и прямо о том, что видела и что знает.

"...Анна была тихой, забитой. С тринадцати лет стала учиться хуже, пропускала уроки, в жизни класса не участвовала. Её задевали постоянно. Могли просто подшутить, а могли и травлю устроить. Она отчуждалась сильнее и сильнее, ходила сама по себе, пока не познакомилась с Сарой Манджукич. Та уже подмяла под себя и Милу Гранчар, они уже трое стали, как настоящие волчата -- их в коллективе будто вообще не было. Сара и Мила между собой громко на хорватском разговаривали, а то, что урок или кому-то не нравится, им плевать. Зигель вроде дружила с Сарой, даже в гости к ней ходила..."

Я чувствовала, как меня пробирает дрожь, ведь я вновь пережила всё, что было со мной в школе -- Мила и Сара были единственные, кто относился ко мне по-человечески, но им я стеснялась выговориться, им может и не понравиться быть жилеткой для меня. Да и плакаться кому-то я не привыкла -- всё равно поддержки ждать не от кого. С годами замкнутость лишь усиливалась, и я даже родителям почти ничего не рассказывала. Когда же в моих руках оказался протокол допроса Сары Манджукич, меня бросило в пот -- Сара ничего не утаивала, она буквально вывалила перед Дитрихом все факты:

"...Отношения -- хуже некуда. Ей просто прохода не давали, просто издевались только за то, что она вообще жива. Когда мы собирали на подарок классной даме, кто-то украл копилку, а они, не разобравшись, обвинили Анну. Обступили её, а потом Хильда вцепилась ей в волосы, вырвала целый клок, Анна расцарапала ей лицо.

Вопрос: Чем она расцарапала ей лицо? Насколько сильно?

Ответ: Шилом. Крови было столько, что на полу пятна остались. Она хотела потом остальных порезать, сама уже в истерике. Она ударить кого-то могла только при помутнении рассудка. Тогда её довели до срыва..."

Показания Сары были исчерпывающими, она-то и охарактеризовала Хильду Майер именно так, как всё было на самом деле. Майер привыкла быть лидером в коллективе, ещё в начальной школе она активно старалась подмять под себя остальных. Тех же, кто не признавал её лидерство или пытался оспорить положение, она безжалостно травила, подключая и остальных. От неё пострадала даже Сара Манджукич (даром, что обычно в обиду себя не даёт).

Я сидела, закрыв лицо руками, и даже не заметила, как ко мне сзади подкрался Дитрих.